Край, куда не дойдёшь, не доедешь
Шрифт:
Все выскочили из брички; они так спешили, что позабыли о лошади, — впрочем, та стояла спокойно, только нагнула голову и принялась щипать росшие между булыжниками мостовой травинки. Путешественники обошли фургон и оказались перед маленьким прилавком под навесом из парусины, где были разложены посыпанные сахарной пудрой пирожки, коврижки, сладкие лепешки и вафли. Пылал огонь в плите, уставленной формочками и сковородками, в которых шкворчало масло. Не очень старая женщина с красивым лицом и тяжелым узлом светлых волос поджидала покупателей. Взгляд у женщины был добрый
Хозяйка едва взглянула на них — и на подошедшую Элен тоже посмотрела равнодушно. Но вот женщина опустила глаза. Взгляд ее упал на руки Элен.
— Браслет, — прошептал Гаспар. — Она увидела браслет.
— Не может быть, — медленно произнесла женщина.
А потом сказала еще – эти слова вырвались у нее как будто сами собой:
— Браслет Элен.
Она подняла голову и всмотрелась в лицо девочки. Несколько долгих минут обе стояли неподвижно, молча глядя друг на друга.
— Этот браслет... — начала женщина.
— Он был на мне, когда я лежала больная в Стонне. — Голос Элен дрогнул от волнения.
— В Стонне, — повторила женщина. — Верно, та деревня называлась Стонн. Я и сама была тогда при смерти.
Снова наступило долгое молчание. Главное было сказано — и женщина, и девочка уже поняли все. Но обе еще не решались признать друг друга. Им хотелось просто смотреть друг на друга долго-долго. Детская память Элен сохранила лишь смутный образ матери, а мамочка Женни нашла Элен столь изменившейся, что с трудом находила в этой почти взрослой девушке черты своей маленькой дочки. Нескольких лет разлуки достаточно, чтобы самый близкий человек показался нам чужим. И только глаза, только взгляд... Мамочка Женни приподняла занавеску, отделявшую ее от покупателей, и вышла из-за прилавка. Она подняла руки и сжала плечи Элен.
— Не может быть, — снова повторила она. — Мне кажется, я узнаю твои глаза. А ты?
— Твой голос, — ответила Элен.
Они обнялись. Шли минуты; казалось, мать и дочь никогда не смогут разомкнуть объятия.
— Идем ко мне в фургон, — сказала наконец мамочка Женни. — Нам о многом надо поговорить. Я так долго ждала тебя.
— А я тебя искала, — прошептала Элен.
— Ты меня искала!
Никлас и мальчики скромно стояли поодаль. Элен указала на них.
— Вместе с ними. Мы все искали тебя.
— А как вы попали сюда? — спросила мамочка Женни.
— Случайно, — сказала Элен.
— Идемте все в фургон, — пригласила хозяйка. — Поговорим обо всем.
Они снова обогнули палатку.
— Бог ты мой! — воскликнула мамочка Женни. — Пегая лошадь!
— Ты ее знаешь? — удивилась Элен.
— Она была нашей, еще когда ты жила с нами. В те времена — молоденький жеребенок, может, ты вспомнишь. Три года назад я ее продала. Куда мне ее держать — надо заниматься лавочкой, переезжать с места на место — видишь, у меня есть старенькая машина. Но эта упрямица не хочет оставаться у нового хозяина — он из Ревена. Она все время убегает в лес и бродит, пока не отыщет меня. Сколько раз я отводила ее в Ревен — удирает, и все тут. Так, значит, она привезла тебя сюда? Думаешь, это просто капризы? Нет, поверь, есть в этой лошади что-то такое, чего нам, людям, никогда не понять.
— Гаспар встретил ее в первый раз в лесу близ Ломенваля, — вспомнила Элен.
Пегая лошадь спокойно стояла в оглоблях. Она подняла голову и смотрела на всех своими удивительными глазами.
— Надо бы ее распрячь, — сказал Никлас.
Жером и Людовик занялись лошадью, а Никлас с Гаспаром вошли вслед за Женни в фургон.
Внутри фургон оказался довольно просторным. В глубине стояла низкая кровать, вокруг громоздились ящики, коробки, всевозможная утварь.
Никлас и Гаспар уселись на скамью, а Элен мамочка Женни подвинула табуретку. Сама она присела на краешек кровати.
Лицо Женни носило отпечаток бесконечной усталости, и все же она выглядела молодой.
— Твой отец умер тогда, в войну, когда мы бежали из этих мест, — рассказывала она Элен. — До войны у нас было несколько фургонов и лошади, мы разъезжали по городам, давали представления, пантомимы. С нами были двое двоюродных братьев твоего отца и две мои сестры. А еще у тебя есть два брата, немного постарше тебя. Все они теперь разбрелись по свету. Фургоны, реквизит — все погибло под бомбежкой в самом начале войны. Когда я выздоровела, у меня оставалась только тележка, одна лошадь да жеребенок. Уже почти десять лет прошло с тех пор. Родственники отца и мои сестры занялись кто чем, чтобы прокормиться. Твои братья уехали искать счастья в колонии. А я устала, смертельно устала, но нынче ночью мне открылся рай на земле.
Женни говорила ровным голосом. Когда она осталась одна с двумя мальчиками на руках, чем только ей не пришлось заниматься, чтобы заработать на хлеб. Она ходила по домам стирать белье, ночами плела корзины на продажу, а потом стала печь пироги и торговать ими.
— Я все время искала тебя, — говорила она Элен. — Побывала в Стонне, но мне не удалось найти следов той женщины, что приютила нас. Я давала объявления в газеты, обращалась в разные конторы. Объехала всю округу, потом разыскивала и по всей Франции. Где же ты была?
Элен объяснила, как ее спас, вылечил и воспитал г-н Драпер.
— Просто не верится, что ты все помнила и хотела найти меня.
Тогда Элен рассказала о том, сколько препятствий ей чинили, как никто не хотел ей верить.
Упомянула она и о книжке с картинками, где было написано: “Мамочка Женни в дальнем краю”.
— Дальний край! — воскликнула мамочка Женни. — Мы-то с тобой знали, что это значит.
Элен призналась, что пока еще толком не понимает, что это за дальний край. Женни задумчиво посмотрела на дочь:
— Ничего удивительного, что ты не помнишь, — так давно это было. Но я надеялась, что даже если ты забыла об этом, то хотя бы меня вспоминала.
— Я забыла, но я так хотела снова увидеть наш дальний край, — сказала Элен. — Объясни мне скорее, где он, этот край?
Женни снова ненадолго задумалась и наконец сказала:
— Я все объясню тебе завтра.
— Почему завтра?
— Завтра, — повторила Женни. — Сегодня нам еще столько нужно друг другу сказать. А твои друзья — кто они такие?