Край мой милый
Шрифт:
Сегодня утром над прудом висит туман. Он закрыл всю гору. Но вверху, над туманом, в небе, по-прежнему гордо вырисовывается сизо-зеленая шапка сосны.
Остановился, склонил перед ней голову: а у меня хватит ли решимости и сил вот так же, не страшась высоты, подняться на головокружительную кручу?
ПОСЛЕ ДОЖДЯ
Шел дождь. Лесные дали скрывались в белесой мгле.
Но вот на горизонте за темно-синей тучей показался узкий желто-лиловый просвет. С каждой минутой он увеличивался, а туча, становясь из синей свинцово-серой,
Последние капли дождя отбили барабанную дробь по крышам, выглянуло солнце, а среди леса, выступившего из мглы, тут и там столбиками поднялись белые дымки, будто одновременно зажглись десятки костров.
Это затерявшиеся в глухой тайге невидимые поляны и озерца курились после дождя, возвращая небу влагу.
ЖУРАВЛИ
Был серый осенний день. Все небо затянули низкие облака. Я лежал на поблекшей, остро пахнущей траве под березой, и береза тихо осыпала меня желтыми листьями.
Вдруг откуда-то с вершины послышались печальные трубные крики: "Курлы-курлы, курлы-курлы..."
Журавли!
Посмотрел на небо - никого, только серые облака. А щемящие сердце крики все ближе, все громче.
Тут я заметил, что среди облаков непонятно каким чудом вытаяло голубое окошко и через него проплыл узкий клин журавлей.
Птицы снова скрылись за бегущими облаками, а я лежал под березой и думал: "Как все вокруг обычно - и темно-красные гроздья брусники, и зеленый мох, и желтая береза. А отними у меня это - и заболит, затоскует сердце..."
Как понятна мне ваша тоска, журавли, ваше печальное "курлы-курлы"...
КОВЕР
Я шел берегом Кувы, направляясь к хорошо знакомой мне тихой заводи, заросшей темными водорослями. Туда обычно кряквы спускались на кормежку.
Лес еще красовался в своей осенней одежде, но порывистый ветер срывал с деревьев лист за листом, и разноцветная листва летела, кружилась, металась по земле.
Осторожно подошел к заводи, осторожно раздвинул тесно разросшийся ивняк - и замер от восхищения.
Я ожидал, что увижу холодную дегтярно-черную воду, а передо мной расстелился яркий, цветистый, искусно вытканный, сказочно красивый ковер.
И мне захотелось броситься на него и в восторге, как мальчишке, покатиться по нему, кувыркаясь через голову.
А красные, желтые, темно-зеленые, бурые листья все падали и падали, и ковер расцветал новым, еще более прекрасным узором...
ВОЗДУШНЫЙ БОЙ
Как-то глубокой осенью я ловил с лодки окуней на блесну.
Утро было ясное. В спокойной воде пруда отражались прибрежные пихты и ели, на вершинах которых дремали, нахохлившись, вороны.
Высоко в небе черной точкой маячил ястреб, высматривая добычу.
Одна ворона снялась с ели и медленно полетела через пруд к деревне. Ястреб сложил крылья и камнем бросился вниз.
Через миг ворона пронзительно закричала и забилась в его острых когтях.
Но тут проснулись все вороны на пихтах и елях. Подняв страшный шум,
Начался настоящий воздушный бой. Вороны били ястреба крыльями, клевали его, а хищник, не выпуская добычи, тяжело взмахивал крыльями и только увертывался от ударов.
Вороны смелели, все яростнее становились их атаки. Наконец ястреб не выдержал и разжал когти.
Покалеченная ворона, часто взмахивая крыльями, полетела к берегу, а вся стая с громким криком погнала ястреба далеко за пруд.
ВЕРНАЯ ПРИМЕТА
Пока стоит теплая погода, на нашем пруду редко когда увидишь диких уток. Они здесь не гнездятся и залетают лишь случайно. Живут же они в густых зарослях у лесных речек и озер.
Однажды темным осенним вечером мы с дедом Ефимычем проходили по плотине. Смотрим - на пруду видимо-невидимо водяной дичи: белогрудая чернедь, сизокрылые кряквы, серые шилохвосты, юркие чирки.
– Что это они тут все собрались?
– удивился я.
– Похоже, перелет северной морской утки начался, - ответил Ефимыч. Они, брат, без барометра погоду чувствуют. Знать, завтра холод наступит. А может быть, и снег первый выпадет.
– Да вроде бы еще рановато...
– усомнился я.
– Первые-то холода со снегом у нас обычно во второй половине октября бывают. А сейчас ведь только начало...
– Примета верная, - сказал Ефимыч.
Наутро, проснувшись, я выглянул в окно: улица и крыши домов были запорошены ярким белым снегом.
ВЕРНОСТЬ
Утром подул порывистый северный ветер. Завывая, кружил он между голыми деревьями. Сразу похолодало.
Я шел по тропинке мимо озерца.
Почти всю его поверхность затянул гладкий лед. Только посредине еще оставалась широкая полынья.
Ветер морщил в полынье воду и от края к краю перекатывал легкие волны. На волнах покачивались две утки-кряквы - серая уточка и черноголовый селезень.
"Все птицы давно улетели. Почему же эти остались?" - думал я.
Я свернул с тропинки к озеру. Утка взлетела, сделала над озером круг и опустилась на прежнее место, рядом с селезнем, который тяжело шлепал по воде крыльями и вытягивал шею. Видимо, он был ранен и не мог летать.
Через неделю я снова попал на то же озеро. Теперь его покрывал сплошной лед. Посреди озера виднелись две черные точки. Я подошел к ним это были те самые кряквы, уже окоченевшие и вмерзшие в лед. Головка утки лежала на шее селезня.
Я долго стоял над ними, и грусть сжимала мое сердце.
А над озером завывал холодный ветер...
ХРУСТАЛЬНЫЕ ЛЮСТРЫ
С вечера моросил дождь, а ночью небо прояснилось, и к утру похолодало.
Ранним утром я шел по лесной тропинке. Под ногами хрустела заиндевелая трава, шуршали опавшие листья. Взошло солнце, и стоявшая у тропинки березка, вся усыпанная капельками воды, загорелась и засверкала, переливаясь всеми цветами радуги, как чудесная хрустальная люстра.