Край забытых богов

Снег все шел. Стремительно несся куда-то,

Зимний день завершался. Розоватые отсветы заката все ярче расцвечивали небо над вершинами гор, а сизая мгла все активнее затеняла землю у их подножья. Горы были везде, куда б я не бросила взгляд. Они господствовали над долиной, зажимая ее в кольцо своей мощи, но они были далеки, так далеки… Не добраться.

Я была словно на дне гигантской чаши. Снег кружил в ней небесными чаинками, а укрывающая землю тьма казалась остатками божественного напитка. Чаша счастья, сказала когда-то Лиза. Нам всем отпущена ровно одна чаша счастья. Мне никогда не удавалось заполнить свою чашу одним только счастьем, в ней вечно бурлило все. Все сразу и вперемешку, и не поймешь, чего же там больше. Иногда казалось, что горечи, но солнце порой сияло так ярко, что чудилось, это все искупает и перевешивает. А после вновь наступала тьма.

А сейчас мой напиток выпит, каким бы он ни был. Не осталось ни сил, ни эмоций, ни сожалений. И ночная тьма, что все сильнее сгущалась на дне этой межгорной котловины, казалась последними его каплями, буквально на пару глотков.

Снег все шел, заметая длинные полы моей шубы, пробиваясь в щели между рукавами и рукавицами, добираясь до шеи, несмотря на шарф и капюшон. От морозного воздуха обжигало дыхание, лицо кололо от неистовых ударов сотен разъяренных снежинок, причем казалось, что все они норовили попасть исключительно в глаза. Пальцы ног онемели. Сапоги были теплыми, очень. Но они лучше грели в движении, а на то, чтобы двигаться, у меня просто не было сил.

Я сидела на крыльце и глядела на снег. Нет, не так. Я этим снегом дышала. Этим холодом, ветром, морозом. Я ощущала их каждой клеточкой тела. И пока я могла их чувствовать — я казалась себе живой.

И, глядя на подсвеченные закатом пики далеких гор, я вновь вспоминала ту дикую вершину, где однажды мне удалось ощутить себя свободной и почти всемогущей. Вспоминала ветер, бивший в лицо, и жар солнца на открытых плечах, и сосущее под ложечкой чувство опасности, и усталость в дрожащем теле. И величие мира. И красоту.

И тепло ладони вампирской девочки, чьи глаза горели тем же восторгом, а сердце смущали те же мечты. Мы были так похожи с ней. Так жаждали быть свободными. От того, что нам предначертано, от настоящего и будущего, которые не кажутся ни желанными, ни справедливыми. И там, на скальной вершине, высочайшем столпе никогда не существовавшего храма, нам казалось, что мы обязательно доберемся — каждая в свой, но непременно справедливый мир.

А спускались… спускались мы хорошо отдохнув и весьма осторожно. И Рин меня страховала. Вот только в паре метров от земли я расслабилась, ведь почти же уже спустились. И Рин отвлеклась.

И я сорвалась и сломала руку.

Кажется, она перепугалась гораздо больше меня. А впрочем, я и испугаться-то толком не успела, слишком уж быстро: падение, хруст, ослепительная вспышка боли. И лицо Рин, перекошенное от ужаса, бледное, с дрожащими губами. И глаза ее, огромные, как чайные чашки, неотрывно глядящие на торчащий из предплечья обломок кости. Я, правда, сначала подумала, что на кровь, что клинит ее опять на гастрономически-сексуальные темы. Но ее ужас от содеянного никакая жажда не перебивала.

— У тебя теперь… руки не будет? — почти прошептала она, забывая, похоже, даже дышать. — Из-за меня… Совсем…

— С ума не сходи. Обычный перелом. Заживет.

— Но как же… у вас же нет… регенерации…

— У нас много чего нет, но кости пока срастаются, — очень хотелось упасть куда-нибудь в обморок и очнуться в гипсе и под обезболивающим, но медработник тут, похоже, один, и тот недоученный. Обморок отменялся. — Рин, все, бери себя в руки. Палки, давай, ищи.

— Какие палки? — она, похоже, опешила.

— Ровные. И чем примотать. Будем с тобой основы ухода за людьми изучать. В экстремальных обстоятельствах.

Что сказал ей по возвращении Анхен, я так и не узнала. Но руки-ноги вроде не ломал, хотя мы, подлетая к дому, весьма нервно на эту тему шутили. А меня просто обнял, прижал к себе аккуратно, но крепко, вздохнул, не говоря ни слова. А потом подхватил меня на руки и унес в нашу комнату, лечить мою руку, совмещая классические медицинские приемы с методами экстренной регенерации, о которых я не стала рассказывать Рин.

Мгновенно все, к сожалению, не срослось, но с гипсом я проходила недолго. Но еще прежде, чем мне было позволено его снять, нас почтили своим повторным визитом аниары.

Они приплыли ясным солнечным утром — Зианара и две русалки рангом пониже. Община приглашала меня в свой храм.

Почувствовала, что душа уходит в пятки, а сердце пропускает удары.

— Ларисе надо переодеться, — заявил Анхен и увел меня в нашу комнату.

— И что мне одевать?

— Да что хочешь. Главное, чтоб карманы были попросторней.

— Зачем?

Он протягивает на открытой ладони перстень с огромным алым камнем. Тот самый перстень. Меня аж передергивает, но он не замечает. Видно, списывает на общее нервное напряжение.

— Убери в карман. В храме потеряешь незаметно. Там не должно быть много света, у тебя получится. Только лучше сразу при входе, чтоб он был подальше и от тебя, и от точки силы.

— Но зачем? — все еще не понимаю я.

— Я им не верю, — он пожимает плечами. — Аниары всегда были оппозиционны власти, тут уж стихии в нас играют, ничего не поделать. И в Каэродэ этот местечковый сепаратизм вообще цветет буйным цветом. Они терпеть не могут ни меня, как представителя правящей династии, ни Страну Людей, как мое детище. И тут такая щедрость.