Край забытых богов
Шрифт:
— Том, а ты сессии-то с такими забавами сдаешь еще? Или давно забросила?
— Да мне Тарнгер проставляет, ну, ты же знаешь, тебе же Анхен тоже тогда последнюю сессию делал… Но знаешь, для меня все же самое экстремальное, когда плоть берут у тебя, а кровь у другой, ну или наоборот, у тебя берут только кровь, и это такое несовпадение желания и действительности, такая мучительная жажда полноты процесса, это как пытка — до слез, до крика…
Пытка, да, помню… Хоть и предпочла бы забыть.
— Томка, погоди, ты что, на учебу совсем забила?
— Да нет, бываю там иногда. Ну, когда
— И как ты потом работать собираешься? Диплом тебе Тарнгер, конечно сделает, но больных-то твоих он за тебя не вылечит…
— Ай, Лара, ну какие больные? Кому она сдалась, эта учеба? Знаешь, я в те дни, когда к Тарнгеру гости приезжают, с утра даже про секретарские обязанности думать не могу. Все внутри замирает от предвкушения: позовут-не позовут, и когда уже, наконец? А Тарнгер знает, что я изнываю, и иногда специально тянет, чтоб я, измучившись ожиданием, уже вообще на все согласна была, что бы ни предложили… Я, правда, и так согласна. Знаешь, к Тарнгиру как-то один друг приезжал, так они меня даже связали, думали, я сопротивляться буду…
— А твой Тарнгир, он вообще, хоть иногда работает? Или только с друзьями гуляет?
— Ай, ну какая работа у куратора? Только где-нибудь почетно поприсутствовать… Ну так слушай, в тот раз…
— Тома, хватит! Я не хочу! Давай о другом о чем-нибудь. Ты с Ленкой еще общаешься? И с ребятами нашими?
— Да о чем с ними общаться? О кураторе не поговоришь, о вампирах вообще — тоже. Какие-то у них о вампирах представления смешные, идеально-сказочные. Понимаешь, они просто не могут себе представить, каково это, когда в тебя вонзаются их зубы, и ты чувствуешь эту грань — жизни и смерти, скользишь по ней, и сердце замирает: перейдешь? Или еще не сейчас? И от этого невозможно отказаться, этим невозможно пресытиться, а их детские разговоры…
Спас меня Анхен. Вышел от этого героя-любовника и увел, даже не познакомив с новым начальством. Я, правда, после всех разговоров и сама знакомства не жаждала. Да и от Томки не знала уже, как отвертеться.
— Анхен, что это? — спросила после долгой паузы, за время которой мы успели уж до первого этажа спуститься. — С Тамарой. Она горит? Это и есть ваше безумие?
— Да нет пока, — пожимает он плечами довольно равнодушно. — Это, Лар, нормальная реакция нормального человека на свою нужность Великим вампирам.
— Но Анхен, она же вообще ни о чем говорить не может, только про секс. Она не учится, ей ничего не интересно, у нее все мысли — про очередную групповуху, бывшую или будущую.
— Его вина, он должен настаивать на расширении ее связей с людьми, помогать ей находить иные интересы в жизни, не связанные с вампирами, а он потакает ее самоизоляции, — поясняет бывший куратор. Спокойно, почти равнодушно. Вина Тарнгера, да. Но и дело исключительно его, его ж девочка. — Потребитель. Назначили управленцем, а он в принципе управлять не умеет. Что секретаршей, что факультетом, — вот за факультет он переживал, это чувствовалось. — А реакция у нее стандартная, у всех такая. И если ты сумеешь отвлечься от своей позиции по данному вопросу, сможешь заметить, что Тамара — счастлива.
А дальше он выступал на конференции. Я не слушала. Я сидела и думала: а стоило ли оно того? Я переживала тогда из-за нее, ругалась, плакала, обвиняла во всем вампиров и Анхена, как главное зло, а она — счастлива. Она погрузилась в эти их отношения с головой, она забила на учебу, на людей, на жизнь, но она — счастлива. Я кричала тогда, что это неправильно, это чудовищно, что так нельзя. Я и сейчас уверена, что так — не стоит, но она — счастлива. Я вылетела из универа, из Светлогорска, из Страны Людей, половину Страны Вампиров объехала, и снова в универ вернулась, но счастливой так и не стала. А она просто живет, как вампиры велели, и ей вообще весь мир не нужен…
А я могла бы тогда промолчать, ей не требовалось мое заступничество. И я все еще работала бы секретаршей у Анхена, и Анхен все еще был бы куратором всего и вся… А Томка бы, напротив, не стала секретаршей, и осталась бы такой, как я ее помню: целеустремленной, общительной, окруженной друзьями и переполненной планами побеждать любые эпидемии… У нее ведь тогда даже мальчика не было. Не стремилась она к сексу абы с кем, никогда не стремилась… Но все вышло так, как вышло, и ее все устраивает. И если мне кажется, что ее жизнь летит в бездну, кто я, чтобы судить? Моя-то жизнь давно уже там…
— Ну что, пойдем навещать родной двор? — поинтересовался Анхен после выступления, из которого я так и не услышала ни слова.
— Нет. Не надо. Только родителей хочу увидеть, ничего больше. Ты… не звонил?
— Звонил, еще с утра. После обеда они собирались в парк, если погода не испортится. Но, даже если и испортится — найдем, не переживай.
Глава 12. Семья
И мы улетели в Йорым, а Светлогорск остался в прошлом. Теперь уже навсегда.
Как и вся моя жизнь, к которой нет, да и не могло быть возврата. Такая красивая, такая притягательная. Если смотреть на нее сквозь призму сна из далекой, занесенной снегом избушки. Или вот отсюда, сверху, сквозь прозрачные стенки вампирской машины. Такие красивые города. Аккуратные, словно игрушечные домики, прямые улицы, цветущие бульвары, парки, скверы. Синие, словно небо, реки, вносящие элемент естественной непринужденности в строгую гармонию планового градостроения. Стальные тросы дорог, натянутые меж городами и поселками, аккуратные квадраты возделанных полей, темная зелень лесов… Такой красивый мир. Если не приглядываться к деталям.
С родителями мне хотелось проститься. Просто проститься. Молча и даже не подходя. Я ничего не ждала от этой встречи, ни на что не надеялась. Просто взглянуть. Ощутить, как их взгляд проходит мимо, не замечая и не узнавая… И окончательно поверить, наконец, что меня для них нет. Не было, нет и уже не будет.
Поверить. Успокоиться. И… в Бездну. Видимо, только в Бездну.
— Прошлое надо отпустить, Ларис, — Анхен осторожно накрыл мою ладонь своей. — Хватит строить иллюзии о том будущем, которое могло бы у тебя тут быть. Это самообман, его у тебя тут не было. Тебе не хватало гибкости, умения принимать реальность. Тебе слишком уж нужны были те абстрактные правда и справедливость, о которых в школе рассказывали…