Крайняя мера

На небе тускло светила сообщница убийц луна в обрамлении черных рваных облаков, из-за которых не было видно ни одной звезды. Человек в военном мундире быстрой уверенной походкой бесшумно передвигался в непроглядной тьме. В этот поздний час Лондон, казалось, вымер, но незнакомец осмотрительно прижимался к стенам темных зданий. Его не пугала встреча с малочисленной и плохо обученной городской стражей, и все-таки в таком важном деле даже самые незначительные помехи ни к чему. Мужчина был высок и статен, а смуглое лицо и копну огненно-рыжих волос скрывала низко надвинутая на глаза шляпа.

Вскоре он добрался до условленного места и, скользнув в расположенный напротив дверной проем, стал ждать. Человек в мундире услышал шаги задолго до того, как в дверях появилась фигура задыхающегося от страха человека с фонарем в трясущихся руках. Незнакомец вышел из тени и узнал в обезумевшем от ужаса пришельце одного из самых блистательных придворных. С помощью низкопоклонничества и лести негодяй проложил путь к сердцу своих повелителей и теперь смотрел свысока на всех, кто оказался менее удачлив. Он пользовался доверием одного из самых влиятельных людей в Англии и служил у него секретарем. Однако в этом пустынном месте придворный предстал ничтожным, перепуганным насмерть человечком, нарядившимся по приказу хозяина в черный плащ и чужие сапоги. Что ж, такова плата за удовольствия и честолюбивые помыслы.

Офицер почувствовал знакомый зловонный запах страха, исходящий от ночного гостя, который прижимался к двери с видом загнанного в угол кролика. Однако он ничем не выдал презрения, ведь в свое время ему самому удалось сделать карьеру благодаря умению скрыть подлинную сущность под видом грубовато-добродушного простачка. Обман и хитрость стали его второй натурой. Человек в мундире даже пожалел вонючего мерзавца и с заботливым видом осведомился, готов ли тот посетить погреб. Придворный в ответ нервно кивнул.

Фонарь офицера представлял собой нечто совершенно удивительное. Владелец зажег его у себя в комнате, а затем с помощью заслонок оригинальной конструкции прикрыл пламя, чтобы его не было видно снаружи. Открыв одну заслонку, он осветил замок на старинной дубовой двери и вынул из кошеля ключ. Хорошо смазанная щеколда бесшумно открылась.

Мужчины вошли в погреб, поднимая с пола многовековую пыль. Придворный споткнулся и, налетев на одну из каменных колонн, поддерживающих свод, тихо выругался и рухнул на груду старинных, покрытых пылью и плесенью портьер, выброшенных сюда еще во времена Генриха VIII. В пересохшем рту ощущался привкус пыли, а под ложечкой противно засосало от страха. Офицер предупредительно остановился и выждал несколько мгновений, не давая воли чувствам, спрятанным под привычной грубовато-угодливой маской.

Они подошли к груде хвороста. Офицер открыл все заслонки на фонаре и поставил его на пол. Тени обоих мужчин исполняли причудливую пляску на древних стенах погреба, прорезаясь сквозь странную смесь запахов свежесрубленного дерева и тления. Человек в мундире раздвинул хворост, за которым стояла перепачканная бочка с полуоткрытой крышкой, и, взяв кинжал, сдвинул ее вбок.

— Вот здесь. Видите? — шепотом спросил он, хотя в погребе, кроме них, никого не было.

Под сводчатым потолком пронеслось чуть слышное эхо. Мужчина погрузил левую руку в бочку и, вынув оттуда пригоршню зернистого порошка, показал его придворному, который стоял рядом в полном замешательстве.

— Он испортился, — пояснил военный, словно малому ребенку. — Если хранить порох в плохих условиях или слишком долго, он разлагается и, следовательно, не взорвется, а только будет ярко гореть. — Он бросил взгляд на съежившуюся фигуру придворного, по лицу которого градом катил пот. — Словом, он постепенно умирает, как человек, который пьет слишком много эля.

Придворный протянул руку и трясущимися пальцами взял щепотку пороха, изображая из себя знатока, коим на самом деле не являлся. Долгое время он с завидным рвением внушал своему господину, что имеет богатый опыт в работе с порохом, а тот не замечал наглой лжи и отвечал ему благосклонностью и очередным продвижением по службе.

— Да, — пробормотал придворный, — я вижу. Клянусь истинной верой, я вижу. — Он взглянул на бесстрастное лицо офицера, который в этот момент думал, что у подобного негодяя истинной веры нет и быть не может. — Я так и скажу своему господину.

«И что же ты такое увидел? — размышлял военный. — Великолепный наряд, драгоценный перстень на пальце или кошелек с тридцатью сребрениками? А может, шлюху в роскошной постели? Что бы там ни было, это не имеет ничего общего с порохом, который тебе сунули под нос. Даже ради спасения своей жалкой душонки ты не захочешь узнать правду и никогда не станешь о ней задумываться. А если бы вдруг и проявил к ней интерес, душа твоя сгорела бы в адском пламени в страшных мучениях». Впрочем, он, как обычно, ничем не выдал своих мыслей и только кивнул в ответ, а затем взял кинжал и водрузил крышку на место.

— Я должен проверить другие двери. — Человек в мундире взглянул на придворного. — Будьте добры, замаскируйте бочонок хворостом. Я оставлю вам фонарь.

У придворного не оставалось выбора. Пока он возился с хворостом, военный укрылся в ближайшем сводчатом проходе. Пусть наглый хлыщ потрудится, почувствует, каково оно. Конечно, работу он делает скверно, ну и что с того? Вряд ли его хозяин прикажет обыскать погреб. Во всяком случае, не сейчас.

Когда возня затихла и человек в мундире увидел на стене неподвижную тень, он вышел из укрытия и закрыл заслонки на фонаре, оставив открытой лишь одну.

Попрощавшись с придворным через открытую дверь погреба, он некоторое время прислушивался к удаляющемуся хлюпанью шагов и тихой ругани мерзавца, бредущего в кромешной тьме к дому. Вскоре все затихло, но офицер еще с четверть часа стоял неподвижно, прислушиваясь к окружающей его мертвой тишине. Не было слышно ни собачьего лая, ни шуршания мышей, и только ветер тонко посвистывал под свесом крыши. Наконец он почувствовал себя в безопасности.

Офицер наклонился, бесшумно вставил ключ в замок и повернул его, обеспечивая надежную защиту дома и погреба за своей спиной. Затем той же рукой он опустил последнюю заслонку на фонаре и еще минут пять вслушивался в ночную тишину.