Кража с обломом
Шрифт:
— Портить там совершенно нечего, — успокаивающе заметила Мариша. — Уже все давно испорчено, если вообще когда-то было в норме.
Они удалились в ту самую комнату, где Иннокентий хранил свои сценические костюмы, а нам с Маришей было велено ждать результатов на кухне.
Мариша погрузилась в молчание, а меня на досуге стала одолевать тревога (не за себя, понятное дело, о себе я уже давно перестала тревожиться, поняв, что это дело дохлое). Нет, меня беспокоила моя бедная тетя, оставленная нами с Маришей на даче в обществе незнакомца,
— Как ты думаешь, они не примутся вымещать свою злость на моей тетке? — спросила я у Мариши, но ответа не дождалась.
Мариша была полностью поглощена своими мыслями, и они, судя по морщинам на ее лбу, были скорее тревожными, чем радостными.
— Что может помешать Гришке вызнать у Михаила, куда тот задевал камешки, а потом сбежать с этими знаниями? — произнесла она вслух.
Мы подумали еще пару минут и резво вскочили, одновременно придя к выводу, что ничего не может помешать ему это сделать.
— Подслушивать нехорошо, — только и успела я прошептать перед тем, как мы выскользнули из кухни и, прокравшись вдоль стен, оказались возле дверей костюмерной.
— Никого я не ждал в ту ночь. Мне было не до гостей, — услышали мы голос Мишки. — Но не пустить я его тоже не мог. Про брильянты он знать не мог, во всяком случае, я так полагал, а расспрашивал главным образом про моих баб. И чего они ему дались? Причем нынешние его не интересовали, он жаждал слушать только о тех, с которыми я встречался больше года назад и с которыми давно порвал. Потом клянчил их телефончики или другие координаты, уверял, что в случае чего может и жениться. Можно подумать, что он кому-то нужен со своим северным сиянием и полярной ночью. Он мне все подливал, а сам внимательно слушал и все требовал телефончик.
Но что касается брильянтов, то я точно помню, что я его провожал до дверей и в спальню он не заходил, вышли мы вместе, так как я поехал его провожать в аэропорт. Он летел до Питера, а оттуда обратно к себе домой на Север. Самое обидное, что он мне даже и не родственник, а так, седьмая вода на киселе. Чего ради я с ним лясы точил? Ну и что с того, что он живет где-то за Полярным кругом и в Москве бывает раз в несколько лет? Это ведь не повод, чтобы клянчить у меня ключи от Маришиной квартиры, дескать, ему негде остановиться.
На этом месте Мариша поперхнулась.
— Адреса я ему, конечно, не дал, — словно почувствовав ее волнение, поспешил заявить Мишка, — да и самих ключей я найти не смог, сказал только, что они были с забавной собачкой не встречающегося в природе цвета.
— Довольно про собачку, — безапелляционно заявил Григорий. — Вспомни, что ты делал после того, как проводил своего родственника.
— Пошел к тебе в гости, — сразил нас наповал Мишка. — Верней, до самолета оставалась
— И мы с тобой виделись? — заинтересовался доктор.
— Нет, — чистосердечно признался Мишка, а из груди доктора вырвался громкий вздох облегчения. — Тебя не было дома, я поболтал с твоей мамой, а потом поймал тачку, и мы поехали в аэропорт.
— А что ты делал, когда вернулся?
— Лег спать, — уверенно ответил Мишка. — Лег и сразу заснул.
— Что тебе снилось? — спросил Григорий таким тоном, словно не сомневался, что Мишке обязательно должно было что-то сниться.
— Мне снилось, что я плаваю в реке, — не разочаровал его Мишка. — А потом оказался в озере.
Вода в нем была теплая, и в ней плавали прозрачные рыбки между пестрых камешков.
— Очень хорошо, — подбодрил его Григорий, — и что дальше?
— А потом рыбки внезапно исчезли, а я проснулся, — пошел искать брильянты, и оказалось, что их нет, — на мой взгляд, весьма правдиво поведал Мишка. — После этого я снова лег спать, потому что ужасно расстроился, меня и сейчас в сон тянет, — заявил Мишка, совершенно оторвавшись от реальности.
— Спи, друг, — ласково и, на наш с Маришей взгляд, несколько преждевременно сказал Григорий. — Ты заслужил свой отдых.
После этого мы с Маришей начали поспешное отступление в сторону кухни, которое закончилось как раз к тому времени, когда Григорий покинул костюмерную. Мы выжидательно уставились на него, делая вид, что не знаем ровным счетом ничего о том, как прошел сеанс.
— Тю-тю камешки, — произнес. Григорий после длительного молчания. — Он их спустил вместе с водой, когда принимал ванну.
— Кошмар! — сказала Мариша и начала подозрительно исследовать выражение лица Григория на предмет обнаружения на нем следов вранья.
— А ты точно уверен, что он камешки спустил в водопровод? — тактично осведомилась я, то есть я думала, что тактично, но Григорий смертельно обиделся и при этом раздулся до невероятных размеров.
— Я — врач, — высокомерно заявил он так, словно его профессия должна была явиться для нас откровением. — Ко мне на прием записываются со всей страны. Если я и допускал ошибки, то не в таких простых случаях и в самом начале своей карьеры.
Из слов Мишки ясней ясного явствует, что он поступил с брильянтами именно таким образом.
Я тоже слышала Мишкину исповедь, и ничего в ней не позволило бы мне занять столь твердую позицию.
— Он сам признался? — недоверчиво переспросила Мариша, которая тоже слышала Мишкины слова и тоже была слегка ошарашена такой трактовкой его сна.
— Без сомнения, камни для нас потеряны, — очень убежденно заявил Григорий. — А теперь простите меня, я очень устал и хочу пойти отдохнуть.
С этими словами он откланялся и исчез за дверями спальни Иннокентия. Мы не стали его разубеждать переночевать в другом месте, у нас были дела поважней.