Кремль 2222. МКАД
Шрифт:
Мы не стали спорить. В боевой обстановке тот, кто знает о противнике больше, ценный кадр, которого стоит выслушать. К тому же у нашего мутанта-водителя зрение было зверячье. Как знать, может, мы что и упустили, хотя тоже на дорогу смотрели.
— Кажись, сиама я видел, — повторил Шерстяной, заметно нервничая. — Мне о них один маркитант по пьяни рассказывал, причем очень подробно описал. У них этих тварей легендой считают и детей ими пугают. Типа, это помесь искусственно выведенного боевого мутанта и хомо. Мол, яйцеголовые до войны пытались улучшить человеческие гены, а получилась полная хрень. Стали рождаться
— Ну и какого мы тут затихарились? — поинтересовался стаббер. — Если это муты, их что, пуля не берет?
— Брать-то берет… наверно, — вздохнул Шерстяной. — Только у них по две башки, по два сердца и остальной требухи умножай на два. Плюс регенерация бешеная и двигаются больно быстро.
— А ты уверен, что именно сиама видел? — поинтересовался я.
— По ходу, точно он, — кивнул Шерстяной. — Такую тварь ни с кем не спутаешь. Во сне увидишь — топором не отмахаешься. Наши вормы, те, что около градирен, розовые младенцы по сравнению с этой пакостью.
— Твои предложения? — осведомился я.
— Не знаю, — пожал плечами мутант. — Я б лучше здесь отсиделся. Авось они нас не увидели. Жрут они там чего-то. Сожрут — уйдут, мы и проедем.
— А может, там у них гнездо, — хмыкнул Ион. — Пойду-ка я, гляну, что там за сиамы такие.
— Я бы не ходить, — вставил свои пять копеек Колян, после потасовки с мутантами через заднюю дверь броневика перебазировавшийся в салон, дабы в относительной безопасности как следует почиститься после битвы, — на что Шерстяной, разумеется, согласился лишь через десять минут отборного мата в адрес робота-инвалида, сующего свои культи куда не просят.
— Я бы тоже, — сказал я, присоединяя магазин к автомату Калашникова. — Но на этот раз моя очередь в разведку отправляться. Ион, давай к пулемету. Если что — прикроешь.
Возразить стаббер не успел — я уже закинул за спину СВД, открыл боковой люк возле кресла водителя и вывалился наружу…
Самое простое было заглянуть за угол. Но легких путей мы не ищем. К тому же нормальные герои всегда идут в обход. Тем более если враг все же заметил какое-то движение и поглядывает в нашу сторону, раздумывая — сходить проверить или все-таки дожрать намеченное?
Окно первого этажа было приоткрыто, словно уборщица решила перед переменой проветрить помещение. Черт, как же это непривычно — целые стекла в абсолютно целой раме!
Я осторожно отодвинул створку, подпрыгнул, подтянулся на руках — и оказался в школьном коридоре. Чистом, светлом, просторном. Пустом… Справа от меня гардероб с вешалками, на которых висели детские курточки. Слева — свежепокрашенные деревянные скамейки. Все чинно, аккуратно… И жутко. Жутко от этой мирной картины, которой не может, просто не может быть здесь, в городе, разрушенном две сотни лет назад!
«Стоп! Рефлексии и размышления потом. Сначала — дело. И даже если сейчас из-за угла коридора выйдет охранник в отглаженной форме и спросит, что я здесь делаю, я прежде всего выполню боевую задачу и лишь потом отвечу на его вопрос. Будет препятствовать — вырублю, ибо гражданские во время выполнения опасных операций должны тихо сидеть по углам и не отсвечивать».
Все это я проворачивал в голове, пока шел к большому окну в противоположном конце коридора, расположенному возле входной двери. Кстати, вот и пустой пост охраны, правда, без отутюженного секьюрити. Похоже, в этих местах законсервировались во времени лишь здания, а их обитатели превратились в биологические формы, экстремально уродливые даже по меркам этого мира.
В этом своем выводе я имел счастье убедиться практически немедленно, как только осторожно попытался выглянуть в окно…
Там, внизу, в паре метров от меня стояла та самая местная биологическая форма и смотрела на меня.
Признаться, много всякого-разного повидал я в двух мирах, пораженных радиационной заразой, но более кошмарной твари не встречал. Все оказалось так, как говорил Шерстяной. Вероятно, это и был сиам первого вида, который «больше хомо, сквозь которого пророс мутант».
У твари и вправду была фигура человека. Правда, не в меру мускулистая и рельефная. Сплошные мышцы и ни капли жира. Казалось, будто у нее и кожа отсутствовала — одни сплошные живые канаты, облепившие скелет. И вот из этого совершенного тела, помимо положенных от природы человеческих рук и ног, выползали четыре щупальца, оканчивающихся мощными когтями — два из живота и два из груди. При этом у нормальной человечьей головы с волосами, лбом и ушами не было лица… Создавалось впечатление, будто, проломив лицевые кости, из человеческого черепа наружу вылезла бесформенная, кошмарная харя. В мешанине красных, воспаленных, шевелящихся бугров можно было различить лишь глаза без зрачков, тускло светящиеся изнутри, словно в черепе позади них был включен электрический фонарь.
Наши глаза встретились… Мгновение мы смотрели друг на друга. Понятно, что в такую тварь надо стрелять не раздумывая. Но я медлил… Почему? Не знаю. Возможно, надеялся, что гнусный призрак исчезнет, словно плохой сон, и за окном я увижу город, по улицам которого идут по своим делам живые, нормальные люди. Ведь я стоял в уютном, чистом коридоре абсолютно целой школы, а это, черт возьми, веский повод надеяться на чудо!
Но чуда не случилось.
Красные складки на морде мутанта широко раздвинулись, и между ними я увидел несколько рядов длинных, острых зубов, похожих на портновские шилья. На подоконник с другой стороны окна упали два тяжелых когтя, в мгновение ока разорвавшие тонкий дюраль, и дикий, торжествующий рев ударил в окно…
Не знаю, от крика твари или от удара когтей пошел мелкими трещинами и осыпался вниз стеклопакет. Но это по-любому было мне на руку. Опасно стрелять в упор через окно. Не только стеклянный осколок можно в физиономию поймать, но и фрагмент первой пули, об это стекло разбивающейся вдребезги. Эффект известный. При встрече с острым кончиком винтовочной или автоматной пули стекло моментально сдирает с нее оболочку, после чего оставшиеся частицы свинцового цилиндрика разлетаются во все стороны. В общем, сиам значительно облегчил мне жизнь, и я с легким сердцем всадил ему очередь прямо в морду.