Кремлевский пасьянс
Шрифт:
– Погоди, Санек! Надо командиру подсобить.
Он затащил Витвицкого за выступ скалы, вернулся к тому месту, где оставил ручной пулемет, и занял позицию за камнем. До рассвета уже оставалось немного и окружающие предметы постепенно обретали свои очертания. Калайчев определил точки, где засели снайперы, и плотно прижался щекой к прикладу.
– А вот это, суки, вам понравится?!
Длинная очередь стеганула вдоль пещер, ненадолго заглядывая в каждую из них, заставляя снайперов откатываться в глубь каменных нор.
Ермаков сложил руки
– Уходите!!
Но пулемет продолжал долбить по горе, и Ермаков понял, что нельзя упускать столь удобный случай. Резким движением он выскочил из укрытия и метнулся по тропе, на карниз. Два или три раза совсем рядом зловеще прогудели шмели, но Ермакову удалось увернуться от их смертоносных жал. Его зрение и слух обострились и в какой-то момент ему даже показалось, что он видит, как при замедленной съемке, эти странные, не похожие на обычные пули, предметы.
Ермаков выбрался на карниз и, тяжело дыша, прижался к отвесной стене. Сейчас снайперам не так просто будет до него добраться. Но в его нынешнем положении есть и свои минусы. При желании они могут забросать его гранатами.
Ермаков увидел распростертое тело и наклонился к нему. На голове черный шерстяной шлем, пестрая длиннополая одежда в пятнах крови. Под халатом черный комбинезон. Он стащил с головы убитого шлем и негромко выругался.
Это был не моджахед. Белый. Европеец.
Ну что, Ермаков? Ты все еще веришь, что Фомин здесь ни при чем? Что Фомина подвели информаторы, вследствие чего мы нарвались на засаду, а сам Фомин трусливо сбежал? Ты продолжаешь верить в белых наемников и американских инструкторов?
Прижимаясь спиной к склону горы, он продвинулся еще несколько метров по направлению к тропе, ведущей к пещерам. Там он наткнулся на второй труп.
И этот был не афганец. Белый.
Он сбросил с себя лишнюю одежду, стащил каску и бронежилет, нацепил патронташ поверх тельняшки. Он сдернул с «лифчика» две «Ф-1» и разогнул усики. В голову ему пришла неожиданная мысль, но он отогнал ее, как назойливую муху.
Мне наплевать, кто вы. Пусть даже черти из ада. Держите гостинцы!
– Ну ты и заводной, командир! – восхищенно произнес Калайчев, когда в пещерах загрохотали взрывы. Он перенес огонь чуть правее, где мелькали темные фигурки. После нескольких коротких очередей звонко клацнул затвор и пулемет замолчал.
– Какого черта! – выругался Калайчев. – На самом интересном месте! Надо было с собой цинк с патронами захватить.
Он с тревогой посмотрел на гору, где громыхнули еще два взрыва, и в сердцах отбросил бесполезный пулемет в сторону.
Ермаков на одном дыхании преодолел два десятка выбитых в скале ступеней и ввалился в пещеру, предварительно закатив туда парочку РГД. Он с удовлетворением воспринял стоны, донесшиеся из глубины, и добавил для верности несколько очередей. Чьи-то руки обхватили его сзади за плечи, но Ермаков для начала ударом тяжелого кованого ботинка размозжил коленную чашечку противника, затем вывернулся
Он отшвырнул в сторону обмякшее тело и устремился в боковой проход.
– Фомин! – хрипло позвал Ермаков. – Я здесь! Ну что же ты, трус! Я тебя все равно достану!!
Он бросил в галерею последнюю гранату и подождал за выступом, пока просвистят осколки. Галерея привела его в другую пещеру, более просторную. Он нажал на курок, чтобы подсветить, но очередь получилась короткой, магазин опустел.
– Страшно, Фомин?! Я так и думал, что ты трус!
Ермаков выщелкнул опустевший магазин и едва успел отклониться от направленной ему прямо в лицо автоматной очереди. Сухо кашлянул пистолет, и очередь оборвалась.
– Я здесь, Ермаков, – донесся знакомый голос из противоположного угла пещеры.
Вспыхнул фонарь и на какое-то время ослепил Ермакова.
– Я здесь. Вы меня искали?
Все решали доли секунды, Ермаков разжал пальцы и выпустил ставший бесполезным автомат. Продолжая движение, его рука направилась к кобуре, но затем изменила направление. Он успел наполовину извлечь из ножен тяжелый десантный нож, когда негромко щелкнул выстрел из пистолета и острое невидимое жало впилось ему в грудь.
Он падал долго, целую вечность.
Калайчев снял каску, стащил шлем и, не мигая, смотрел в сторону горы. Гора молчала, но в его ушах продолжали греметь выстрелы и взрывы гранат. Он развернулся и совершенно открыто, не прячась, направился к выступу скалы, за которым оставил раненого старшину.
– Ну что там?
Калайчев нагнулся, пощупал пульс и потянулся за новой ампулой промедола.
– Хватит, – простонал Витвицкий. – Ты и так вкатил лошадиную дозу. Что там, на горе?
– Все, – глухо ответил Калайчев.
Старшина что-то неразборчиво простонал, но его силы иссякли, и наркотический сон наконец избавил его от боли и страданий.
Калайчев взвалил на плечи тяжелое тело старшины и, пошатываясь, направился в сторону плато. Они были беззащитны, и любой стрелок легко мог уложить их одной пулей. Но Калайчев не думал об этом. Он боялся только одного – нарушить последний приказ командира.
Вертолеты прибыли в восемь утра, один из них был с красным крестом на фюзеляже. Они сняли с плато десантников и направились в Джелалабад.
Чуть позже возле кишлака появились два «Ми-8». Они несколько раз облетели вокруг горы и зависли над террасой. Как только два десятка людей, одетых в камуфляж без знаков различия, покинули борт, вертолеты развернулись в сторону Кабула.
Примерно в полдень над кишлаком появились хищные силуэты двадцатьчетверок. Они сделали широкий круг и принялись по очереди пикировать на гору и прилепившийся к ней кишлак. Из подбрюший вырывались дымные трассы ракет, затем они сбросили бомбовую нагрузку и расстреляли весь боекомплект.