Кремлевский Сурок
Шрифт:
А присутствующие на совещании вдруг с удивлением увидели, что хозяин кабинета вдруг схватился руками за голову и начал тонко протяжно выть. Решив, что у того началась сильнейшая мигрень, Грузнов указал всем присутствующим на выход и позвал в кабинет секретаршу.
Совещание пришлось перенести…
18
Несмотря на огромное расстояние между Старым и Новым Светом, самолет прибыл почти по расписанию. Трап тоже подали очень быстро. Заминки начались только в зонах паспортного и таможенного контроля. Сначала огромный темнокожий пограничник
Такая же история произошла и с Виктором Петровичем. Собака долго и подозрительно обнюхивала сначала его самого, затем его большую дорожную сумку. Полицейский жестом показал, чтобы Воронцов открыл свой багаж. Каково же было его удивление, когда внутри он обнаружил только запасные брюки и свитер, сменную пару белья и пакет с порезанной дольками одесской колбасой и половиной буханки черного ржаного хлеба. Их он по давно заведенной привычке всегда брал с собой в дорогу. Как говорится, на всякий случай.
Собака села около пакета с колбасой, всем своим видом показывая, что не прочь была бы ее отведать. Но полицейский, пренебрежительно фыркнув, дернул ее за поводок и потащил дальше по залу. Но следом подбежавший сотрудник таможни показал пальцем Воронцову на его пакет и предложил немедленно выбросить все это в специально подготовленную мусорную корзину. Расставаться с любимой одесской колбасой не хотелось. Но особенно жаль было черного хлеба. Однако таможенник упорно показывал на мусорную корзину. И Воронцов смирился.
Наконец, когда со всеми формальностями было покончено, Виктор Петрович двинулся к выходу, где его с нетерпением уже ожидал давний товарищ — профессор Гарвардского университета Дэвид Редигер.
Сразу после короткого рукопожатия Дэвид выхватил из его рук сумку и двинулся к выходу.
— Уедем быстрее отсюда. Я не люблю аэропорты и вокзалы. Тут очень шумно!
Он побежал впереди, умело лавируя между машинами. А Виктор Петрович оглянулся назад, где над входом огромными буквами было написано «Вашингтон». А совсем рядом, в сквере он заметил изящные деревца, будто бы сошедшие с восточных лубочных картинок. «Это же, кажется, японская вишня — сакура. Ее сюда, наверное, завезли после Второй мировой, — подумал он. — Так вот ты какая — столица главной мировой державы?»
Не успел он налюбоваться красотами цветущего Вашингтона, как вновь услышал впереди себя голос Дэвида:
— Виктор! Давай, давай! Нам еще далеко ехать!
Когда они, наконец, сели в машину и пристегнули ремни, Дэвид слегка перевел дух и уже более спокойно проговорил:
— Я хочу, чтобы сегодня ты обязательно встретился с моим коллегой Фирсманом. Мы остановимся у него на ночь. Он раньше работал в лаборатории «Зет». Он очень много знает интересного по поводу «Русского проекта». Если ты, конечно, не возражаешь? Я понимаю, такой тяжелый перелет утомил тебя. Но другого случая не будет. Завтра он улетает в Бразилию.
Виктор Петрович глубоко вздохнул и махнул рукой:
— Вези! Успею еще отоспаться! Я же сюда, в конце концов, не любоваться природой приехал!
Всю дорогу Дэвид рассказывал об ужасах Америки. А Виктор Петрович смотрел в окно, за которым мелькали гладкие ухоженные лужайки, цветущие палисадники и словно нарисованные на картинках домики. И думал о том, что все в мире относительно.
Буквально месяц назад он ездил к своему давнему приятелю в Ярославскую область. Всю дорогу от Москвы до Ярославля за окном вагона простиралась заросшая бурьяном и мелколесьем полупустыня. Только изредка то там, то здесь мелькали покосившиеся домишки и грустно бредущие сами по себе тощие коровенки. Дом, в котором приятель жил вместе с женой, внучкой и старой хромоногой собакой, больше напоминал заросшую мохом лесную заимку. Приятель признался, что бывать здесь приходится довольно редко из-за большой отдаленности от Москвы. Но другой, как он выразился, «виллы» не было. Поэтому в летнее время оставалось только забирать все семейство и выезжать подальше от Москвы в глухую Ярославию.
— Здесь хоть грибов да ягод можно пособирать! — вздыхал он. — Да и дышится здесь полегче, чем в этой сумасшедшей отравленной Москве. Впрочем, — опять тяжело вздохнул он, — куда теперь податься интеллигентному пенсионеру? Разве на наши шиши в городе проживешь?
— А ведь, ты, Олег, в прошлом полковник? И, кажется, даже служил в аналитическом управлении ГРУ?
— Да, было дело, — грустно проговорил приятель. — Ну так тогда и совсем другая страна была! С ней попробовал бы кто не посчитаться! Советский Союз — это звучало гордо! А сейчас что?
Затем в этой самой избушке, похожей на лесную заимку, они долгими ясными летними вечерами много рассуждали о том, что ждет Россию в ближайшем будущем.
Мысли были далеко не радужными. Размышления — довольно горькими.
И вот сейчас Виктор Петрович прилетел в самое сердце, как ему всегда казалось, Империи Зла. Для того чтобы самому воочию убедиться в том, что этот самый «Русский проект» — отнюдь не миф. И не выдумка досужих политиков…
19
Профессор Фирсман оказался на редкость приятным человеком. На вид ему было лет шестьдесят пять. Но держался он очень браво. Воронцов почему-то подумал, что профессор по примеру многих деловых людей Америки занимается утренними пробежками. И вообще своему здоровью уделяет значительное внимание.
Дом, в котором жил профессор Фирсман, в отличие от других таких домов поблизости, выглядел значительно фундаментальнее. Но и значительно скромнее. Здесь не было никчемной вычурности и лишней помпезности. Все было подчинено строгому рационализму.
Прямо с порога профессор проводил их в свой довольно обширный кабинет. Виктору Петровичу сразу бросилось в глаза, что подбор книг на полках был чрезвычайно разнообразным. Здесь можно было увидеть и книги философов, и книги современных политиков, и новейшую бестолковую беллетристику. Но большую часть литературы составляли справочные издания. К своему великому удивлению он увидел на полках даже тома Большой Советской Энциклопедии.
Заметив интерес Воронцова к его книгам, профессор, обводя их взглядом, дружелюбно проговорил: