Кремлевское дело Бешеного
Шрифт:
И вспомнил о нем зять великого тестя.
— Кирилл Сергеевич, а почему вы не говорите о том, что ваши люди не довели до конца порученное им дело? — раздраженно спросил Бакурин.
— Вы имеете в виду этого Мануйлова?
— Кого ж еще? Почему он до сих пор не на том свете?
— Живучим оказался: после такой аварии не выживают, а он в реанимации и, как говорят врачи, шансы на выздоровление очень высоки!
— Ну и?
— Мои ребятки уже получили соответствующие распоряжения. День-два и с ним будет покончено! — уверенно ответил Кирилл Сергеевич.
— А может быть, повременить с его смертью? — неожиданно
— О чем ты? — недовольно спросил Бакурин.
— Убить его никогда не поздно, но попытаться выбить из него нарытые им документы… — Валентин Николаевич красноречиво поднял кверху указательный палец, — кто может дать гарантию, что с устранением этого живунчика эти документы не всплывут где-то в другом месте? Вдруг мы их не найдем у него?
— А ведь он прав! — согласился Бакурин и взглянул в глаза Калошину. — Задачу понял?
— Как не понять? — спокойно пожал тот плечами. — Нужен живым, будет живым! Нужно выбить информацию, выбьем за милую душу: слава богу не тридцать седьмой! Сейчас есть такие препараты, что стоит их ввести человеку, он сам будет умолять выслушать его исповедь и выложит то, что и сам давно позабыл!
— Ну, смотрите, чтобы опять не было прокола!
Савелий и Рокотов-старший довольно быстро нашли Константина в ,знаменитой «травме» института имени Склифосовского, куда со всей Москвы свозят пострадавших во всевозможных авариях, несчастных случаях, а теперь и в криминальных разборках.
Он полулежал на кровати в просторной двухместной палате один; рядом на стуле сидела его мать — жена полковника Рокотова и, если читатель не знает этого из предыдущих книг, родная сестра генерала Богомолова.
Голова Костика была забинтована, одна рука подвешена на специальном устройстве, давая покой закованной в гипсовый панцирь груди. В другую руку из капельницы подавался какой-то лекарственный раствор. На его иссеченном осколками стекла лице, покрытом темными пятнами йода, как-то не к месту светилась веселая улыбка.
— Привет! — прошепелявил Костя разбитой губой, завидев отца и Савелия.
Он даже попытался приподнять свободную руку и поприветствовать прибывших, но сморщился от боли: видимо, он очень рвался продемонстрировать, что у него все в порядке, но в его состоянии ему это не слишком-то удавалось.
— Прости, Савелий, что не прислушался к твоим советам, — прошепелявил Костя, — так вышло…
— КАК это вышло, расскажи! — потребовал Говорков.
— Ну-ка, мать, выйди погуляй! — приказал Рокотов-старший. — Нечего тебе слушать мужские байки.
Женщина хотела возразить, но, увидев, что все трое умоляюще смотрят на нее, нехотя подчинилась просьбе.
— Ладно… — она встала, но, выходя из палаты, не без иронии постановила:
— У вас… мужчины, для ваших баек ровно десять минут, не более? — и плотно прикрыла за собой дверь.
— Рассказывай! — нетерпеливо попросил Савелий.
— Да особо и рассказывать-то нечего… — медленно выговаривая слова, начал Константин. — Сел я в твой «жигуль», двинул на северо-запад. Сам гляжу в зеркало заднего обзора — пасут или не пасут? Минут через десять заприметил черную «Волгу», которая, как банный лист к заднице… Ну, думаю, сейчас, ребята, я вас помотаю! Вышел на Ленинградский проспект, после «Динамо» свернул направо и давай по тому району петлять. Вижу,
— Ты хоть номер той «волжанки» запомнил? — спросил Рокотов-старший.
— А как же! Номер государственный, МЮ 467, пятидесятый регион.
— Подмосковье… — вставил Рокотов-старший.
— Ну… Я вот только одного не могу понять: как они меня на Ленинградке-то вычислили? «Хвоста» за мною точно не было, я несколько раз в переулках крутился, проверял: не было!
— Может, милиция? — Савелий посмотрел на Михаила Никифоровича.
— Возможно. Или они подключились к системе дорожного видеоконтроля: там же все центральные трассы как на ладони, — предположил Рокотов-старший.
— Извини, Савелий, за машину, — сказал Костя, — она у тебя ходко бегала, да отбегалась, бедняга.
— Брось! — отмахнулся Говорков. — Железа не жалко, новое добудем. А вот ты…
— Да, подвел я тебя: на пару недель выключился…
— Не говори гоп, пока не перескочишь! — перебил его отец и передразнил: — «На пару недель»! Что хорохоришься перед матерью — молодец! Ну а нам, мужикам, нечего лапшу на уши вешать. Дай Бог тебе через месяц оклематься! Небось в голове-то сейчас звон стоит погромче колокольного?
— Есть такое дело, — хмурясь, сознался Костя.
— Ладно, лежи, — сказал Рокотов-старший, осторожно пожав сыну руку. — А лучше поспи, полегчает. Я сейчас на работу возвращаюсь: дела еще есть, а ты, Савелий, как?
— Да я, пожалуй, тоже пойду, — решил Говорков, — держись, Костя! О машине разбитой не волнуйся. А тех сук, которые тебя поломали — фактически из-за меня, — найду во что бы то ни стало! Думаю, эти подонки так легко, как ты, не отделаются! Тут уж будь уверен на все сто!
— И не сомневался!
— Но-но, приятель, ты не очень-то! — предупредил Рокатов-старший. — У нас законы есть, самоуправствовать не надо.
— Не волнуйтесь, Михаил Никифорович, разберемся честь по чести! — пообещал Савелий.
Они вышли из палаты. Полковник позвал жену и, перебросившись с ней парой слов, она еще хотела остаться в больнице, последовал за Говорковым на улицу.
Савелий подбросил Рокотова до Лубянки, а сам из ближайшего же телефона-автомата позвонил своему старому приятелю Андрею Ростовскому, который не раз приходил ему на помощь в самых серьезных заварушках, когда ему угрожала смертельная опасность. Савелий ощущал себя виноватым в случившемся с Константином и горел желанием побыстрее загладить вину, найдя и наказав тех, кто охотился за его особой.