Креншоу
Шрифт:
– Если мы не обратимся за помощью, они тоже вряд ли наедятся.
– Мы за ней уже обращались. Ходили в социальные службы за бесплатной едой, и так часто, что даже вспомнить стыдно. Но в конце концов эту проблему надо как-то решать мне, нам, – прокричал папа.
– Ты не виноват в своей болезни, Том. И в том, что меня уволили. – Мама всплеснула руками. – Ох, бессмысленный разговор!
Когда мама быстро зашагала по коридору, я поспешно скользнул в ванную. Мама так громко хлопнула дверью спальни, что, казалось, весь наш дом заходил ходуном.
Я подождал несколько минут – хотел удостовериться, что путь свободен. По дороге в свою комнату я заметил, что папа все сидит на диване и смотрит на серых призраков, двигающихся по экрану телевизора.
Двенадцать
Проспал я после этого недолго. Я крутился и вертелся и в итоге встал, чтобы попить воды. Все спали. Дверь в ванную была закрыта, но свет пробивался сквозь щели.
Я услышал голос, напевающий какую-то песенку.
А потом плеск воды.
– Мам? – тихо позвал я. – Пап?
Никакого ответа.
– Робин?
Никакого ответа. Петь стали громче.
Кажется, это была какая-то популярная песня пятидесятых про собачку в витрине, но толком я не разобрал.
Я подумал – а не убийца ли это с топором? Но вряд ли убийца с топором стал бы плескаться в душе.
Я посмотрел на табличку, которую папа приклеил к двери, когда потерял работу. На ней было написано: «ОФИС МИСТЕРА ТОМАСА УЭЙДА».
Я посмотрел на табличку, которую моя мама приклеила рядом с папиной. На ней было написано: «Я БЫ ЛУЧШЕ НА РЫБАЛКУ СХОДИЛ».
Мне не хотелось открывать дверь.
Но я чуть-чуть приоткрыл ее.
Плеск стал громче. Мимо пролетел мыльный пузырь.
Я распахнул дверь настежь.
В ванной, полной пены, сидел Креншоу.
Тринадцать
Я
Я влетел в ванную, захлопнул за собой дверь и запер ее.
– Мяу, – произнес Креншоу. Звучало это как вопрос.
Я не сказал ему «мяу» в ответ. Я вообще ничего не сказал.
Я закрыл глаза и досчитал до десяти.
Когда я открыл их, мой гость никуда не исчез.
Вблизи Креншоу казался еще больше. Его белый живот возвышался над пеной, словно заснеженный островок. Его огромный хвост свешивался за бортик ванны.
– У тебя есть фиолетовые мармеладки? – спросил он. Его густые усы торчали, словно несваренные спагетти.
– Нет, – ответил я скорее себе, чем ему.
Арета царапнула в дверь.
– Не сейчас, моя хорошая, – отозвался я. Арета заскулила.
Креншоу наморщил нос:
– Собакой пахнет.
Он держал одну из резиновых уточек Робин. Он внимательно ее осмотрел, а потом потерся о нее лбом. У кошек рядом с ушами расположены специальные железы, и, когда они трутся о что-нибудь, они будто пишут большими буквами: «ЭТО МОЕ».
– Ты воображаемый, – сказал я так твердо, как только смог. – Ненастоящий.
Креншоу сделал себе бороду из пены.
– Я придумал тебя, когда мне было семь, – продолжил я. – А значит, теперь я могу тебя распридумать.
Креншоу, казалось, не обратил на мои слова никакого внимания.
– Если у тебя нет фиолетовых мармеладок, – проговорил он, – то красные в крайнем случае тоже сойдут.
Я посмотрел в зеркало. Лицо у меня побледнело, я вспотел. Я видел отражение Креншоу. Он приделывал к резиновой уточке маленькую бороду из пены.
– Тебя не существует, – сказал я кошачьему отражению.
– Позволю себе не согласиться, – возразил Креншоу.
Арета снова царапнула в дверь.
– Замечательно, – пробормотал я. И снова немного приоткрыл дверь, чтобы удостовериться, что никто в коридоре нас не слышит.
Конец ознакомительного фрагмента.