Крепость бессмертных
Шрифт:
Спускаюсь в таверну. Командир сразу же поднимается и уходит со мной, не вымолвив ни слова. Знает, зачем я пришел.
В ратуше он снимает одну из горящих на стене лучин и ведет меня вниз по каменным лестницам, оставляя за собой широко раскрытые от удивления глаза стражников.
Мы идем под низкими сводами, источающими ледяной запах влаги. Командир несет лучину над головой, и паутина с шипением поглощается пламенем. Наконец коридор выравнивается и упирается в тяжелую окованную дверь.
Командир отдает мне лучину и обеими руками вытаскивает запор. Потом указывает куда-то в сторону:
– Отсюда есть проход в собор. Выходите быстро, покуда не сгорела лучина. Вскорости ночной сторож закроет собор. Назад, через ратушу, для вас дороги нет.
Я хочу поблагодарить его, но он поднимает руку:
– Всякий долг должен быть оплачен - я заплатил свой. А прожил я вполне достаточно! Поторопитесь!
Он исчезает в темноте. Я с трудом раскрываю тяжелую дверь. Келья совсем маленькая, без окошка, точно склеп. Лучиано сидит на ворохе полусгнившей соломы - такой же бледный, как и в первую ночь, когда я явился ему из ада. Без тени удивления он поворачивает голову в мою сторону, не пытаясь даже подняться с соломы.
– Я давно поджидаю тебя. Я ждал тебя, мудрый!
Ты что-то припозднился.
– Вставай и поторопись! Времени в обрез, Лучиано!
– Почему?
– удивляется он.
– У меня целая вечность. Об одном прошу тебя, мудрый!
– Что за просьба?
– Лиши меня своего проклятого бессмертия! И оставь мне… - он слегка запнулся - …моих судей.
– А ты лиши меня этих бредней и перестань молоть чушь! Вставай, идем! Справедливости возжаждал? От кого?
Он и пальцем не шелохнул.
– Ты ничего не понимаешь, мудрый. Меня покинули все, кому я помогал. Меня предала даже любимая женщина. А ты хочешь, чтобы я жил в этом мире?
– А ты? Захотел умереть в нем?
Рука, сжимающая лучину, дрожит от волнения, и по углам кельи проносятся сумасшедшие тени.
– Да, - отвечает Лучиано.
И тогда я решаюсь признаться ему во всем. Господи, как мало времени!
– Выслушай меня, Лучиано. Я совсем не тот, за кого ты меня принимаешь, и договор, что мы заключили с тобой…
– Прекрати!
– обрывает он.
– Ты и впрямь ничего не понимаешь, мудрый. Я не желаю жить в этом мире, но могу умереть за него. Отряды моих собратьев уже у городских ворот. Утром меня поведут на казнь, я обречен. Но город изготовился к бунту, все начеку. За каждой закрытой дверью стоят и вслушиваются люди. Они ждут знака. Ведомо ль тебе, каков оный знак? Колокола святой Анны зазвонят, когда меня выведут на эшафот.
Лучина догорает, пламя уже обжигает руку.
– А теперь уходи!
– спокойно говорит Лучиано.
– Я не знаю, кто ты и почему ты среди нас, но ты не тот, ты не дьявол. Ты просто человек. С богом, мудрый. И помолись обо мне, когда услышишь колокол!
Я швырнул лучину во мрак. И опустился мрак.
Сибелиус по-прежнему сидел за письменным столом, а я - в кресле. Только керосиновая лампа была немного отодвинута в сторону. Ни один мускул не дрогнул на его сухом и бесцветном лице, и круглые глаза все также по-птичьи смотрели на меня, не моргая.
– Да-а… - протянул он неопределенно.
– Вы сами оказались с ним заодно, одною связались веревочкой. И теперь довольно трудно подбить итоги эксперимента.
– Я хотел бы…
– Спрашивайте…
– Что случилось с… ним?
Прежде чем ответить, Сибелиус какое-то время размышляет. Возможно, над тем, стоит ли отвечать на мой вопрос. Но все-таки решается.
– Волгер Лучиано, лекарь и еретик, был сожжен на костре в Вертхайме пятого декабря тысяча пятьсот двадцать четвертого года… По вашему летосчислению. В тот же день город восстал, и отряды из Тюрингии ворвались через городские ворота. Вот так.
Мне горько от мысли, что там, выше по течению реки времени, Лучиано уже нет в живых. Он был сильным человеком. А я?
– Теперь вы должны ответить мне, - продолжает Сибелиус.
– Ваше желание я исполнил. Хотите еще одну попытку?
– Да!
– отвечаю я.
– В самом деле? Подумайте! Все зависит только от вас.
– Да!Я встаю из кресла, а он все смотрит и смотрит на меня своими круглыми птичьими глазами, чужими глазами на пергаментном лице.
[1] Богомильство - еретическое движение на Балканах, возникшее в X веке. Богомилы осуждали богатство, боролись против феодальной эксплуатации. Основой их философских воззрений было представление о постоянной борьбе в мироздании добра и зла. Богомилы активно участвовали в борьбе болгарского народа против иноземного владычества.
– Прим. переводчиков.