Крепость Дракона
Шрифт:
Вы ставите меня в затруднительное положение, и мне это не нравится. Снова заставляете меня, человека, освобождать воркэльфов. Я опять вынужден делать то, чего не могут сделать эльфы. Вы заставляете меня использовать для этой работы гиркимов. Это — дети, от которых вы отказались более ста лет назад. Вы вручаете их судьбу в руки людей и смотрите на них как на животных.
Эльфийка покачала головой:
— Вы не представляете…
— Я очень хорошо все представляю, госпожа, — Адроганс прищурил глаза. — Вы смотрите на гиркимов как на ублюдков, происшедших от случки эльфов с животными.
Гилсаларвин презрительно фыркнула:
— Жускцы — настоящие люди, так что ваш пример неудачен.
— Но гиркимы — не арафти. Возможно, что они и не эльфы, но уж никак не животные.
Темные глаза эльфийки сверкнули.
— Дискуссия окончена. — Она подняла подбородок. — Вы, без сомнения, уже договорились убить нас за нашу несговорчивость.
Адроганс покачал головой:
— Нет, идите домой.
— Что?
Даже Бил удивилась, услышав такую команду. Генерал развел руки:
— Госпожа, вы не поняли главного. Кайтрин хочет сломить наше единство, чтобы уничтожить всех нас поодиночке. То, что вопреки здравому смыслу вы поддались расовой ненависти, поможет ей это сделать. Ваши условия я не принимаю. Можете уйти. Попрошу только дать мне слово, что вы не станете воевать против нас на стороне Кайтрин.
У эльфийки отвалилась челюсть. Адроганс не знал, была ли она шокирована тем, что он усомнился в ее честности и лояльности, или просто тем, что человек позволил себе разговаривать с ней в таком тоне. Впрочем, ответ на этот вопрос интересовал его мало.
Генерал взглянул на Бил:
— Пфас даст вам лучших своих стрелков. Человек пятьдесят. И еще — особый полк горных стрелков из Нализерро. Пожалуйста, передайте вашим людям, что их самоотверженность вселяет в нас силы. Воркэльфы, которых они спасут, никогда не забудут их мужества.
Бил кивнула, четко отсалютовала Адрогансу и повернулась, чтобы уйти, но эльфийка схватила ее за плечо:
— Подождите! Адроганс поднял брови:
— Хотите на прощание что-то сказать, госпожа?
Черты лица эльфийки заострились.
— То, о чем вы нас просите, немыслимо.
— А когда вы просите моих людей пролить за вас кровь, это нормально?
Гилсаларвин покачала головой:
— Осторожнее, генерал! Вы же знаете, что нас за это разорвут на части.
— А проклятым быть лучше? — Адроганс указал на нее пальцем. — Что вам больше по нраву? Не слышать критики в свой адрес или пострадать пусть даже ради единственного голоса, который выживший соотечественник поднимет в вашу защиту?
Эльфийка дрожала, стараясь отделить чувства от мыслей. Ненависть к гиркимам, глубоко засевшая в эльфах, не поддавалась логике: не могли же гиркимы изменить свою природу. В то же время ненависть была частью их жизни, все равно как смена дня и ночи. Разница состояла лишь в том, что ненависть можно уничтожить, не меняя мирового порядка вещей.
Но ради справедливости и заложников на это пойти придется.
Гилсаларвин поморщилась и расправила плечи.
— Попросите гиркимов летать подальше от нашей зоны.
— Ваши лучники —
— Генерал, передайте гиркимам, чтобы на наши участки они не залетали.
— Хорошо, — кивнул Адроганс.
Эльфийка наклонила голову:
— Мы будем готовы. Вы по-прежнему хотите выступить в сумерки?
— И вы, и гиркимы прекрасно видите в темноте, поэтому подобная операция возможна. Мы подготовимся сегодня. Со стороны все должно выглядеть так, будто мы выйдем на рассвете, однако выступим мы поздно вечером.
Эльфийка задумчиво кивнула:
— Вы сильно рискуете.
— В это время на озере прилив, и канализация будет затоплена. Мы загоним туда бормокинов. Может, это и не бог весть что, но думаю, поможет. — Адроганс обратился к Бил: — Передайте военным магам: операция по уничтожению крыс начнется в шесть часов вечера. На рассвете мы возьмем Свойн.
Со своего поста Бил видела, как солнечный диск коснулся вершины западных гор. У нее дома солнце закатилось бы через час. Горы отбросили уже тени на долину, длинные их руки дотянулись до противоположного берега озера и пустились вдогонку за стоявшими у причала кораблями. Она смотрела на закат, разделивший на полосы тучи, и не волновалась о том, что закатов в ее жизни, возможно, больше не будет.
На востоке прозвучали трубы, и вокруг Свойна начало стягиваться кольцо блокады. Громоздкие осадные орудия покатились вперед, к поджидавшим их грудам камней. Массивные рычаги метательных машин готовы были швырять в стены огромные валуны. Рядом с ними — баллисты, напоминавшие гигантские арбалеты. Следом за баллистами ползли осадные башни с солдатами. Воинам надлежало вскочить на крепостные стены и сбросить вниз защитников, но это при условии, что, прежде чем они доберутся до линии обороны, башни не разобьют и не сожгут.
В башнях и на стенах города были установлены баллисты и катапульты размером поменьше, которые тут же стали стрелять в нападающих. Болотистая почва возле Свойна мешала защитникам, так как камни не отскакивали от нее, разя противника, а застревали. Но один камень угодил-таки в прорези амбразуры. В воздух взметнулись перепачканные кровью обломки, а потом камень отскочил и убил еще одного солдата.
На восточной стороне, возле ворот, вспыхнул огонь. Свалился со стены охваченный пламенем бормокин. Другие яростно пытались сбить огонь с баллисты, а в небе на радостях сделал кульбит метко сбросивший огненного петуха Военный Ястреб. К нему полетели стрелы, но, не долетев, остановились в воздухе; и он презрительно схватил одну из них и швырнул назад, к бормокинам.
Вспыхнули огненные петухи, и на осадные башни полетели пылающие снаряды. Одна из башен загорелась. Солдаты попрыгали вниз, а военные маги засуетились, пытаясь убрать пламя. Атакующие и защитники обменивались дерзкими выкриками, но когда оказывались рядом друг с другом, смолкали, потому что им было не до того.
Впереди Бил громко загалдели. Метательная машина и две баллисты шли вперед, а осадная башня никак не хотела сдвинуться с места. Люди подкапывали под колесами землю и бранились, другие бегали вокруг с факелами. В общем, порядка не было.