Крепость души моей

Олди Генри Лайон

Пятый из Седьмой Череды пожал плечами:

– Рассолу мы им завезли, шеф. Оклемаются! Окна уже на свалке… Продолжаю: версия третья. Клавиатура, но без серафимов. Местный – человек – получил в свои руки нечто невероятное. Таких устройств на Земле еще не создавалось. Но все когда-то делается впервые. Считаю эту версию главной.

Начальник одним глотком допил холодный кофе. Еле заметно дрогнули губы:

– Обоснуйте!

Тонко уловив момент, Микки позволил себе вольность. Не просто шагнул ближе – наклонился, уперся кулаками в столешницу.

Улыбнулся:

– Старый фотоаппарат! Если бы это

готовил кто-то из Сфер, такого прокола бы не случилось. Прореха в системе! Если правильно и осторожно потянуть за эту пленку, мы выйдем на автора.

Ноготь щелкнул по клавиатуре.

– Тянем-потянем, – равнодушно бросил начальник. – Вытянуть не можем… Кстати, я просмотрел список тех, кого вы завербовали. Меня заинтересовал самый первый, Сергей Илюшин.

17:34

…Птич-ка!..

…На окнах – полупрозрачные занавески. Вроде тюля, только темные. Или это свет шутки шутит? За темными занавесками – белый день, но в комнате горит электричество. И еще яркий полукруг от магния.

– Внимание! Сейчас вылетит птич-ка!..

Вылетела – больше века назад. Если задуматься, страшновато выходит. Того, что запечатлела фотопластинка, давно уже нет. Ни занавесок, ни комнаты, ни людей. Ни старинного аппарата на треноге.

– …Птич-ка!

И птички нет.

Сергей отвел глаза от экрана, потянулся к сигаретной пачке. Курил редко, как правило – одну сигарету в неделю. Сегодня уже третья. Врешь, четвертая.

Щелкнул зажигалкой, поморщился.

Г-г-гадость!

…Между окнами – портрет в раме. Висит косо, правый угол выше, левый – наоборот. Жуковский Василий Андреевич: юный, задумчивый, романтичный. Классик! Ему и место в этих стенах. Не Маяковского же с Демьяном Бедным в рамку вставлять!

В углу – многоуважаемый шкаф. Три дверцы, по верху – резной гребешок. На боку картинка пришпилена. Что на ней – не разобрать. Три пятнышка, и все. В центре – два стола с машинками-«зингерами». Со столов белое полотно свисает. Как вещала реклама: «Наши швейные машинки – помощницы многих!» Почему «зингеры» под портретом «побежденного учителя»? Да потому что в гимназии имени Гаршина идет урок рукоделия. Вернее, шел – на фотографию прервались.

– Птич-ка!

Сергей провел ладонью по лицу, загасил в пепельнице сигарету. Обещанный седым фотографом призрак манил – дальше, дальше… Фотограф, ха! Хозяин чудо-камеры системы «Москва 2» в тот год еще не родился. Его батюшка, и тот едва ли.

Книжки Сергей перелистал, не поленился в областную библиотеку забежать. Без толку, понятно. Про Анну Великовскую – нигде ничего. Про гимназию – крохи. Когда основана, кто директорствовал… Старые фотографии. Какой-то праздник, суровый лик очередной «директрисы». Забыли гимназию! Здание в войну бомбами разнесло в мелкий щебень. Архив увезли в начале 1930-х, живых свидетелей не осталось.

…Аня успела рассказать мало, больше спрашивала. А он и рад, черкал страницу за страницей. Ее ответы сразу, по теплой памяти, записать не догадался. Потом спохватился, но вспомнил жалкие обрывки. Батюшка умер от «испанки» в мае, обе сестры замужем, она – младшая. Еще поведала смешную историю. Вернее, это ей история показалась смешной. Весной революционного 1917-го батюшка, человек свободомыслящий, настоял на том, чтобы все семейные сбережения вложить в «Заем Свободы», выпущенный Временным правительством. Если подумать, обхохотаться можно. От займа через полгода лишь бумажки с картинками остались. От банковских сбережений – голый ноль. Конфисковали без квитанций.

Русская рулетка! И тут «пусто», и там, и сям тоже. Ни людей, ни бумаг, ни памяти, ни могилы.

Ни-че-го!

Сергею повезло – наткнулся в интернете на фото с «зингерами». Темноватое, четкости не хватает. То ли фотограф не слишком старался, то ли копия с десятой копии.

…В комнате восемнадцать человек. Учительница (еще не шкраб!) – молодая, симпатичная, в белой блузке. Высокая прическа, выразительный взгляд. Хороша! Ученицам до нее далеко, все одинаковые, скучные. Улыбаются через силу, хотя фотограф, поди, уговаривал.

– Птич-ка!

Ани нет. Шансов попасть на это фото у девушки с букетом осенних астр не было ни малейших. Ноль целых, ноль десятых. А в комнате (в классе!) она наверняка бывала. И машинку вертела, и с учительницей знакомство водила.

Что с того?

Еще не поздно стереть файлы в компьютере. Спрятать исписанные каракулями листы-обратки, забыть обо всем, заняться делом. Выполнить обещание, данное странному типу с собачьим именем Микки – невелик труд. Верно сказано: нельзя вглядываться в бездну. Особенно если нет в бездне ничего – и быть не может. Он мог увидеть Аню в кино, на кадрах старой хроники. Тысячи и тысячи их – теней, за которыми пустота и могильный мрак. Некого искать – и незачем оставаться.

Кто ты, мой друг, мой гость незваный, —Жилец эфира иль земли?От духа горного созданныйИль зародившийся в пыли?

Сергей закусил зубами погасшую сигарету, выключил компьютер. Стихи мистика Фофанова ему не нравились. Жеманно, сладко до патоки, претенциозно…

…И – прямо в яблочко. Снайперской пулей в сердце.

Как сторож чуткий и бессменныйВо мраке ночи, в блеске дня, —Какой-то призрак неизменныйВезде преследует меня.Следит ревнивыми очамиВ святом затишье, в шуме грозИ беспокойными речамиПеребивает шепот грез.

Ему повезло. Если бы он нашел фотографию Ани…

– …Птич-ка!

Хватит! Забыть, забыть, забыть!..

17:51

…A chego eto bylo?..

Знаменитый Режиссер вышел из заботливо распахнутых (обе створки, как для короля!) дверей, дернул носом и почесал животик, нависающий над туго стянутым ремнем. Если быть честным, то в более непринужденной обстановке Режиссер тянулся бы пальцами ниже живота, но сейчас положение обязывало. Пусть и варварская страна, но все же – почет, цветы, пресса, официальные лица…