Крепость в Лихолесье
Шрифт:
Белый маг смотрел на собеседника искоса, по-прежнему чуть заметно улыбаясь в усы.
— Ты опять задаешь вопросы, Серый.
— Неужели только я один?
— К сожалению, нет. Впрочем, это давняя история… а также довольно нудная, долгая и запутанная.
— Если ты заметил, я только что пришел, Саруман — и готов задержаться столько, сколько потребуется, чтобы выслушать тебя до конца, — посмеиваясь, заметил Гэндальф. — А хорошая история, как и доброе вино, от многолетней выдержки становится только вкуснее.
Но Саруман его тона не поддержал:
— Я не думаю, что это была хорошая история, Гэндальф.
— Но этот звереныш уцелел? Почему?
Саруман хрипло усмехнулся.
— Потому что его мамашу не добили сразу… а Бальдору отчего-то пришло в голову, что, умирая, она в припадке отчаяния доверила ему своего беззащитного детеныша и слезно просила о нем позаботиться.*
— Эм.
— Впрочем, это еще не все. При нем нашлась одна странная вещица…
— Какая вещица?
Саруман не ответил. Вновь тихонько скрипнула дверь — своей неизменной бесшумной поступью в горницу скользнул Гэдж, принес большой, многообещающе побулькивающий глиняный кувшин, а также начищенное до блеска медное блюдо с капустными пирогами, холодными ломтями вареной говядины и тарелкой мясного супа — снедью простой и непритязательной, но равно уважаемой как в скромной хижине крестьянина, так и в роскошном королевском дворце.
Саруман расслабленно откинулся на спинку кресла.
— Составишь нам компанию, Гэдж? — лениво спросил он у орка. — Впрочем, не советую, потому что наш незваный гость явно горит желанием задать тебе парочку глупых, бестактных и неуместных вопросов… Ведь так, Гэндальф?
— Ты забыл добавить, что у меня к этому дар, — сухо заметил волшебник.
— Несомненно.
— Пожалуй, я лучше пойду, — поспешно пробормотал Гэдж. Поставив поднос на столик, он подался к выходу и уже взялся за дверную ручку, но, прежде чем выйти, на секунду остановился на пороге. — Саруман…
— Да?
— Та рукопись… ну, о которой я тебе говорил…
— «Воспоминания Румила»? Я её отыскал. Она на столе в библиотеке.
— Ага. Спасибо.
— Не засиживайся допоздна, Гэдж… следует беречь свечи, знаешь ли.
— Ты сам-то много сберег за последнюю неделю? — улыбаясь, спросил орк.
— Да уж побольше тебя. Будь так любезен, прикрой наконец дверь… Дует.
Гэдж ушел. Гэндальфу показалось, что он прикрыл за собой дверь вовсе не так плотно, как требовалось бы — но волшебник решил, что этот факт не стоит какого-то особенного внимания.
Грея руки над огнем камина, Серый маг оглядывался по сторонам с истинным удовольствием. Ему не доводилось бывать в Ортханке уже лет двадцать, но сейчас его не покидало ощущение, что он и впрямь ушел отсюда только вчера — за прошедшие годы ничто здесь не изменилось ни на йоту, все оставалось таким же узнаваемым и привычным, как и два десятка лет назад, таким же неизменным, как и всегда: та же строгая и простецкая
— Скажи-ка, Гэндальф, а где именно ты вчера встретил Гэджа? Далеко от Изенгарда?
Гэндальф проглотил то, что было у него во рту.
— На Дунландской тропе, милях в шести к северо-западу отсюда. Для тебя это важно?
— Еще бы! Я запретил ему уходить от дома дальше, чем на две мили.
— Ум-м…
— Вот паршивец! Неудивительно, что его не могли найти… Хорошо еще, что его занесло в Дунланд, а не к Роханским степям! — морщась, Саруман залпом осушил свой кубок с остатками вина, поставил его на стол перед собой, провел пальцем по узору, вырезанному на ножке. — Гэндальф, — помолчав, как-то неохотно добавил он, — я очень признателен тебе за то, что ты сделал для Гэджа, ибо, честно скажу, мне было бы совсем не весело узнать о том, что он сгинул где-то в горах… потерять его после стольких лет хлопот и трудов. — Он бросил на собеседника быстрый взгляд. — Теперь-то, я надеюсь, тебе уже не надо говорить о том, кто он такой, не так ли? Он — мой воспитанник и ученик, как, быть может, для тебя ни странно такое слышать.
— Твой воспитанник? Ты не шутишь, Саруман?
— А тебе смешно, Гэндальф?
Гэндальф промолчал — вопрос, к счастью, был не из тех, которые нуждаются в непременном ответе. Белый маг тоже долго молчал, рассеянно следил за струйкой расплавленного воска, скользнувшей вниз по оплывшей свече; протянув руку, поймал её кончиком подставленного пальца. Рассмотрел эту теплую желтоватую капельку у себя на ладони так тщательно и внимательно, точно видел перед собой неведомую заморскую диковину.
— Да, да… Хочешь верь, хочешь нет, но мне пришлось принимать участие в жизни этого звереныша с той поры, как ему минуло месяца три-четыре — и, как бы там ни было, теперь уже слишком поздно раскаиваться в содеянном… — Он поднял глаза на Гэндальфа. — Ну, что же ты молчишь, Серый?
— А что я должен говорить, Саруман?
— Желательно то, что думаешь.
В огне камина потрескивали, шевелясь, будто чьи-то длинные черные пальцы, обгоревшие сосновые сучья. Взяв кочергу, Гэндальф наклонился и рассеянно расколол ею ярко-алую раскаленную головешку.
— Ну, изволь. Это весьма… странный поступок, я бы, пожалуй, сказал — неожиданный, из ряда вон выходящий, даже, гм, с твоей стороны, если ты понимаешь, о чем я. В общем, если ты задался целью всерьез меня поразить и даже ошеломить — ну, могу поздравить тебя с полнейшим успехом.
— Я не задавался целью тебя поразить, Грейхем. Уж не такой ценой, по крайней мере.
— Тогда какой целью ты задавался?
Саруман задумчиво мял в руке сощипнутый со свечи кусочек воска.