Крепость
Шрифт:
Картина повешенного солдата неожиданно возникает у меня перед глазами. Здесь никто не вешает этих свиней! Они могут грабить все, до чего только могут дотянуться, и никто их не призовет за это к ответу. Но как такое возможно, чтобы никто не приказал прекратить этот бес-предел?
В эту минуту из соседнего дома уже снова кто-то вышагивает: Обе руки полны тонких, свернутых в рулон ковров. Галифе, начищенные до блеска сапоги, офицерская фуражка! И залезает с коврами в свой кюбельваген!
Проклятая банда свиней! Для них и бензин имеется
Значит, ради этого вот тонули наши экипажи, ради того, чтобы все эти щеголеватые выпендрежники смогли делать себе здесь хорошую карьеру, а теперь смывались с ящиками и баулами награбленного... Большой театр героев! Этот номер, пожалуй, получил бы полную овацию!
На столе телефон! Позвонить бы сейчас Старику, вот было бы здорово!
Подношу трубку к уху: Тишина. Не имею представления, как здесь обслуживается телефон. Внизу на первом этаже, через коммутатор? Но даже если бы и знал, как он работает – едва ли смог бы пробиться в Брест. Там их уже давно провернули через кровавую мясорубку...
А может позвонить Главнокомандующему? Если бы удалось – это было бы что-то! Или КПФ? Просто приказать соединить меня с «Кораллом»... «Когда коралл рассмеется!» – любимое изречение Ульштайна снова приходит мне на ум. Главнокомандующему Морскими силами Вест? Он тоже навряд ли уже может говорить по телефону.
Опускаюсь в кресло Бисмарка: Все увиденное слишком много для меня...
Как в тумане понимаю, что они сорвали все гобелены даже в этом помещении. Отмечаю, что письменный стол почти чист, лишь в обоих его углах высятся папки скоросшивателей – аккуратно сложенных.
Пол выглядит по-другому...
Ясно! На его мраморе лежали ковры. А вот люстры оказались наверняка слишком тяжелы для вывоза.
И еще вспоминаю: Над камином висело полуслепое, но довольно дорогое венецианское зер-кало.
Его тоже нет. Как могли эти приматы здесь знать о ценности таких зеркал? Взять, к примеру, Бисмарка, эту жалкую переодетую мразь в форме капитана второго ранга занимавшего должность главного пропагандиста всего региона? На оперативной карте, на стене, вижу: Минск в руках русских – и русские уже в Мемеле. Вплотную у Варшавы они стоят тоже, и, вероятно, теперь уже гораздо дальше...
С места, где я сейчас стою, могу, как наяву видеть этого засранца Бисмарка, который уперев в бедра руки, с удивлением смотрит, куда адъютант помещает флажки и как все меньше становится Великогерманский Рейх.
И также слышу его проклятья, что временное оставление позиций является лишь следствием приказа, свидетельствующего о стратегическом благоразумии Фюрера, так как вследствие это-го, маршруты снабжения войск противника становятся более длинными и что речь может идти единственно и только о скорой окончательной победе.
«Только окончательная победа, и на окончательную победу направлены все действия Фюрера...».
Проклятые
Стопка фронтовых газет разбросана по полу. Дениц в различных позах! Господин гросс-адмирал вместе со своим Фюрером должен был бы кусать себя за локти, вместо того, чтобы все еще размахивать своим дурацким адмиральским жезлом...
Подведем итоги.
Бисмарк, значит, сбежал от меня! С мешками и чемоданами смылся! Как бы я желал, чтобы этот горлопан оказался в руках террористов. Но это уж дудки. Следовательно, теперь никто не плюнет в него или прибьет камнями. Никто теперь не прикажет всыпать ему с десяток шпицрутенов. Скорее всего, Бисмарк улепетывал так, что только пятки сверкали!
– Кажется, они чертовски быстро удирали, господин обер-лейтенант, – бормочет Бартль, ставший рядом со мной так, что я и не заметил. – Это точно настоящий дворец, господин обер-лейтенант. И они здесь даже жили.
– А как же иначе, Бартль. Они могли присмотреть себе и старинные феодальные кровати, двумя этажами выше. Но, думаю, кровати оставались, в большинстве случаев, пустыми, поскольку господа располагались в каких-нибудь отелях поблизости...
Перед зданием по соседству все еще грузят вещи. Отчетливо слышно: «Давай, давай!»
Присаживаюсь за стол и вытаскиваю из папки-скоросшивателя несколько фирменных бланков. Кто знает, к чему они могут еще пригодиться. Одну из служебных печатей тоже возьму с собой. И фотографию Главного пропагандиста региона: Хочу иметь постоянную возможность лицезреть эту рожу, когда приду в бешенство – это будет значить, что как только начну остывать от своей ярости, то стоит только раз взглянуть на это фото, как она вновь охватит меня.
Посидев еще немного, направляюсь через три этажа к фотоателье: Там еще могли бы лежать какие-нибудь пленки.
Хотя прожекторы на штативах по-прежнему стоят направленными на «электрический стул», и фотографии каких-то штабников валяются вокруг пачками, не вижу никаких пленок.
Это фотоателье было чрезвычайно важно для Бисмарка: С очень глупыми застывшими поза-ми, возникавшими здесь, он мог легко сделать себя в своих кругах довольно популярным. В этом ателье создали настоящее и широко задуманное производство фотоальбомов. Покупатели ничего не платили за фотографии и альбомы, они не должны были платить даже за материал.
Военные корреспонденты Морфлота, Отделение «Запад»: Доставка точно в срок фотографий клятв и присяг, синие форменки тыловых мешков!
Одна фотография – а затем и целая стопка фотографий Бисмарка оказывается у меня в руках. Я знаю, как они появились.
Просто смех, как он тогда в La Baule со всей своей свитой и при полном параде для «инспекции фронта», как эта задница называла все это действо, пыжился и выставлялся!
Вижу все, как-будто вчера: Он хотел фотографироваться с автоматом, в положении лежа, между противотанковых ежей, на черепушке стальная каска.