Крепость
Шрифт:
Оба пропеллера, правда, здорово деформированы, так что самолет по-любому больше не поднимется в воздух.
– Что это за тип самолета, господин обер-лейтенант? – интересуется Бартль.
Так сразу и не скажешь. Помедлив, отвечаю:
– Похоже на Хенкель... Таким вот образом приземлившись на брюхо, черт его разберет на этих корнеплодах.
Что странно: Я узнал бы дюжину типов самолетов Союзников даже пусть и лежащих на брюхе. Но немецкий? Откуда? Единственный военный самолет, на котором я когда-нибудь летал, был Ю-52. Наверное,
Хотим ли мы этого или нет – но снова едем в колонне. Далеко впереди теряется ее голова, и, кажется, там играют свою игру какие-то сумасшедшие парни. Она рывками продвигается вперед. Если бы сейчас начался воздушный налет, и если бы попался в самолете ловкий парень, то ему удалось бы собрать богатый урожай в этой длинной автомобильной колонне. Здесь нет ни придорожных деревьев, ни даже кустарников – вообще никакого убежища. Это была бы чистая мясорубка. Хуже не придумаешь...
У меня сваливается камень с сердца, когда, наконец, колонна начинает движение.
Едем медленно, держа дистанцию до передней машины. А в это время какой-то идиот обгоняет нас и становится в пространство перед нами, а за ним тут же еще один, и наше расстояние сужается до каких-то сантиметров. Лучше остановиться и подождать, пока нас минует все под-разделение.
Немного позже видим перед собой один из записанных отпущенным нами мальчиком танков: Что за гигант! Наверное, «Тигр».
Мы едем за ним словно в колоколе, из-за сильного гула и шума. Спрашиваю себя, почему этот «Тигр» катит здесь в восточном направлении, вместо того, чтобы двигать на фронт.
Танк держится левой стороны, измельчает в пыль дорожные бордюры, едет по тротуару – только так он может протиснуться по тесной улице: Но почему его орудийный ствол повернут градусов на пятьдесят вправо?
Стеклянные вывески магазинов на правой стороне улицы трещат, лопаясь от грохота, фронтоны двух домов буквально срезаны танковым стволом, так что большие глыбы падают с треском на тротуар. Жители, которых сейчас, очевидно, нет дома, здорово удивятся!
Что только случилось с командиром танка? Если он спятил – то все же, не может творить здесь своей пушкой такое безобразие, разнося дома в щепки!
А треск и стук уже раздаются снова: С косо направленным в сторону мощным стволом танк как безумный буквально крошит все эти вывески и витрины. От сильной пыли едва могу видеть хоть что-то.
Я должен узнать, что все это может означать. Но как остановить стальное чудовище?
Поскольку не могу больше ничего видеть из-за плотного облака пыли, приказываю остановиться.
«Тигр» прет в толстом пылевом облаке дальше.
– Да они спятили! Просто спятили! – кричит Бартль.
Продолжаем движение по обломкам и мусору дальше – чувство такое, как будто топчемся по сырым
Скоро «Тигр» снова перед нами, и когда улица расширяется, «кучер» начинает обгон. Это правильно!
Командир танка стоит высоко в башне, словно позируя для фотографии героев. Я же напротив лежу с моей жалкой перевязанной рукой как один из солдат Наполеона, в его отступлении, между мешками с дровами.
Оказавшись с командиром танка на одном уровне, поднимаю правую руку с зажатым в ней автоматом.
Танкист, обер-фельдфебель, понял, что должен остановиться. В то время как мы проезжаем мимо, он, с явным удивлением, рассматривает меня.
Когда мы становимся, наконец, перед «Тигром», даю «кучеру» знак остановки. Он аккуратно сразу же принимает вправо, и с помощью Бартля я слезаю с крыши и возвращаюсь назад к мощной стальной глыбе.
Обер-фельдфебель встречает меня на полпути. Когда он подходит и салютует, спрашиваю его:
– А что произойдет, если ствол будет поврежден? – и показываю на косо-направленный танковый ствол.
– Башню заклинило, господин лейтенант! – получаю ответ. – Ствол требуется опустить вниз, а это возможно только в Нанси – если вообще возможно. Боюсь, придется нам двигать еще дальше, господин лейтенант...
И затем обер-фельдфебель спрашивает таким тоном, как будто обсуждаем дела меновой торговли:
– А где Вас угораздило со всем этим, господин лейтенант?
– Вы имеете в виду мою «карету» или мою руку?
– И то и другое, господин лейтенант. Возможно, мы можем помочь Вам...?
– Нам нужны, прежде всего, шины...
– Этого у нас нет, господин лейтенант – но, конечно, можем помочь чем-нибудь Вашей руке. Что Вам требуется, господин лейтенант?
– Кто б знал! Знаю только одно наверняка: Больше не могу ею пользоваться...
Я озадачен: совершенно незнакомый командир танка проявляет заботу обо мне.
– Выглядит хреново! – произносит обер-фельдфебель, в то время как мы приближаемся к «Тигру». – Может быть, осмотрим Вас у себя в башне?
Не хочет ли этот парень, чтобы я влез в танк? Но обер-фельдфебель уже отдает приказ, и я следую за ним будто ягненок: Меня подхватывают двое танкистов и втягивают на танк, обер-фельдфебель тоже помогает – своей правой рукой хватаюсь за танкистов и оказываюсь на-верху.
А теперь внутрь в тесный люк башни?
Сразу же дважды ударяюсь о край люка и готов завопить от боли.
Внутри царит сумеречный свет. В полумраке взгляд видит знакомую картину: Трубы, механизмы, шкалы манометров.
– Я сначала разрежу Вам рукав кителя, господин лейтенант, – говорит обер-фельдфебель. – При кровотечении он Вам все равно больше не понадобится.
– Ну, давай, режь! – побуждаю его к действию. Хочу держать себя решительно – и при этом боль буквально выжимает из глаз слезы, текущие ручьем.