Крепостной шпион
Шрифт:
Связь секретаря и княгини Ольховской возобновилась и уже не была тайной. Сергей Филиппович больше не крался ночными улицами, чтобы ближе к полуночи проникать через чёрный ход в дом на Фонтанке, они встречались почти открыто. Настолько открыто, насколько позволяли приличия.
Всё замерло.
Но тогда же, в середине октября, случились некоторые события, всколыхнувшие «Пятиугольник» и повлёкшие за собой новую череду ужасных происшествий.
После гибели братьев Игнатовых, могилка, в которой лежали убитые по приказу злодея Ивана Бурсы каторжником Федькой, несчастные супруги Иван да Марья, казалось, скоро придёт в запустение. Но случилось чудо — она
Не имеющий собственных детей, жандармский ротмистр и специальный агент Тайной экспедиции Михаил Валентинович Удуев во время одного из своих посещений Митрофаньевского кладбища ощутил вдруг странную привязанность к этим двум, хоть и умершим, но очень молодым людям. Удуев взял себе за правило не реже, чем раз в месяц навещать Ивана да Марью. Как ужасную реликвию хранил Михаил Валентинович страничку, вырванную из книги — титульный лист из сочинения древнего римского философа Апулея «Золотой осёл». Он уже знал, что означала эта страница в жизни умерших супругов. Он приходил на кладбище и сперва просто подолгу молча стоял у камня.
Несколько недель спустя, жандарм стал прибирать чужую, эту никому не нужную, могилу. Каждый раз Михаил Валентинович приносил страшную страницу с собой. Свёрнутой она лежала в кармане его мундира и напоминал о том, что не всё ещё кончилось, что никто ещё не отомщён, что злодей на свободе резвится. Страничка, казалось, обжигала сердце ротмистра.
В третьей декаде октября 1797 года было чертовски холодно и, простояв всего несколько минут возле камня, ротмистр хотел уже уходить, когда вдруг заметил за оградой снаружи кладбища знакомый экипаж. Никаких похорон в этот день не было, и появление кареты с гербами княгини Ольховской показалось странным. Прячась за надгробиями, Михаил Валентинович прошёл дальше и скоро увидел саму Наталью Андреевну. Княгиня склонялась над какой-то могилой. В руке её был маленький пурпурный цветок — это было уж совсем непонятно. Могила находилась за оградою, в той части, где обычно закапывают самоубийц.
Когда карета отъехала ротмистр подошёл и обомлел. Здесь не было даже креста. Багровый цветочек лежал под плохо отёсанным деревянным столбом. К столбу была прибита дощечка, говорящая, что здесь похоронены 8 без исповеди умерших безымянных бродяг, а также, не имеющий имени, потешный карлик-лилипут. Присутствовала также и дата: лето 1797 года, июль.
Несколько дней Михаил Валентинович размышлял о том, что он увидел на кладбище. Потом его вдруг будто осенило. Ротмистр достал копию постыдного списка — сам список, найденный в меховой лавке Протасовых, состоящий из 27 адресов, уже давно передал в руки городского прокурора. Удуев развернул лист и сразу нашёл нужное. По каждому пункту, прежде чем идти к хозяевам шпионов, Удуев наводил подробные справки, и теперь одна из этих справок пригодилась.
Недаром 16-ым был особняк княгини Ольховской на каменной набережной Фонтанки. Опытный камердинер по имени Вольф Иваныч или проданный княгине через третьи руки негодяем Иваном Бурсой, Вольф Иваныч был почти уникален: четыре языка, умение играть как на клавесине, так и на скрипке, удивительная физическая мощь.
Ещё летом по приказу Тайной экспедиции Удуев предупредил всех пострадавших от Ивана Бурсы, но проверить что сталось со шпионами не мог. Полученное им строгое предписание уведомляло: «По означенному делу, в услугах ваших более нужды нет. А поскольку дело, с которым вы соприкасались, сугубо секретное, имеет государственное значение, не подлежит огласке. Вы не можете более к делу этому возвращаться ни в действиях, ни даже в разговорах».
Теперь ротмистр Удуев нарушил предписание. Он не без удивления узнал, что камердинер по имени Вольф Иванович не только не был высечен или перепродан, а, напротив, он всё ещё прибывает в собственности княгини Ольховской и пользуются в особняке на каменной набережной достаточной свободой.
«Она носит цветы на могилу карлика-убийцы и одновременно с тем, похоже приблизила к себе засланного Иваном Бурсой лакея, — размышлял Михаил Валентинович. — Вывод напрашивается простой, тут и двух мнений не может быть: княгиня каким-то образом содействует негодяю Бурсе, но у меня связаны руки. Не имея полномочий, я никак не могу провести разбирательство. Я не могу понять истинных побуждений Натальи Андреевны. Как бы мне посмотреть секретные отчёты общества «Пятиугольник». А то ведь как слепой щенок. Может я по незнанию путаю что, но в любом случае с магистром, с Константином Эммануиловичем Бурсой, мне опять поговорить надо и на этот раз без лишних ужимок, в открытую. Невозможно же представить себе, что ради какого-то тайного общества он любимой своей племянницей пожертвовал. Хотя, конечно, и это может быть. Общее дело оно всегда сильнее любви выходит».
Вечером того же дня было назначено собрание «Пятиугольника». А накануне нашёлся подлец Растегаев. Оказалось, что не явившийся в срок за своими деньгами, Михаил Львович всё-таки находится здесь, в Петербурге, почти под носом. Он просто пил горькую и жил по случайным квартирам, не попадая в поле зрения Общества.
Собрание предполагалось начать в восьмом часу. Растегаева притащили уже после обеда. Двое верных слуг подогнали коляску к чёрному ходу и, по заранее отданному приказу Бурсы, не повели в гостиную, а сразу на лифте отправили в библиотеку.
Константин Эммануилович более всего не желал огласки. План, придуманный Аглаей, теперь казался ему безумным и не имеющим ни одного шанса на успех. О последствиях этого плана Бурса желал узнать без свидетелей.
Михаил Львович был совершенно пьян. Одет он был в перепачканный и сальный тёмно-синий кафтан, явно с чужого плеча. Волосы взлохмачены, из-под воротника выбивается чёрное от грязи кружевное жабо, на ногах драные ботфорты, под глазами такие синяки, будто углём нарисованы. Ободранные пальцы судорожно сцепились на горлышке початой бутылки.
— Я невиновен, — хрипло сообщил Растегаев. — Анна Владиславовна сама ехать не пожелала. Я предложил, она не пожелала, я её не выручил, я и за деньгами не пошёл.
После первых же своих слов Михаил Львович вырвал зубами из бутылки пробку, сделал большой глоток и мгновенно заснул. Секретарь был вынужден вынимать его из лифта, как покойника. Совместными усилиями Бурса и Сергей Филиппович положили Растегаева на диван и попытались растрясти его, но пьяница, даже когда его хлестали по щекам, глаз не открывал.
— Ты вот что, Сергей, сходи принеси ароматической соли, — неуверенно попросил Бурса. — Конечно лучше его просто спать ставить: проспится, куда денется? Но времени у нас мало.
— Ему не соли, ему ведро снега хорошо, — возразил секретарь, — воды ледяной в морду, плетей.
Пока секретарь ходил за солью Константин Эммануилович нервно расхаживал, сложивши руки за спину, по библиотеке. Потом Бурса не выдержал и, склонившись над спящим, обыскал его кафтан. Что-то подсказывало — должно быть письмо! А коли письмо есть, то Растегаев непременно держит его при себе.