Крещение пулей
Шрифт:
В часовне и на улице царила полная тишина. Однако даже при этом протосинкел так и не смог расслышать шагов. Просто ровно в семь с другой стороны двери раздался приглушенный шорох, за которым тут же последовал условный стук. Отец Роман шагнул к двери и на всякий случай негромко спросил:
– Кто?
– Я! – донесся приглушенный голос Ореста.
Кубийович трижды повернул ключ в замочной скважине и открыл дверь. В нее ночной тенью просочился Орест. Протосинкел тут же запер дверь и кивнул:
– Ступай за мной!
Когда они вынырнули из-за
Отец Роман посмотрел на него и вздохнул:
– Ты знаешь Мирославу Смогоржевскую?
– Кто ж ее не знает, панотче?.. – кивнул Орест и тут же, даже не пытаясь отпираться, брякнулся на колени. – Прости, панотче, дьявол меня попутал! Сам не знаю, как это…
– Умолкни! – прервал покаянную речь Ореста протосинкел.
Орест тут же замолчал.
– Ты мне давал обет или не давал?
– Давал, панотче!
– Я тебя предупреждал?
– Предупреждал, панотче!
– Ты клялся на распятии?
– Клялся, панотче, – тихонько завыл Орест. – Но дьявол меня попутал! Не устоял я… Не устоял!
Протосинкел поднял два пальца.
– Умолкни!
Орест снова умолк; слышно было лишь, как тяжело дышит он в тишине часовни.
– Ты против воли овладел женщиной. И не просто женщиной, а одной из наших самых щедрых прихожанок.
– Не устоял я, панотче! Плоть оказалась сильнее меня…
– Да плоть-то полбеды… Это я еще мог бы понять. Но зачем ты у нее каблучку[Каблучка (укр.) – кольцо.] спер после этого, скотина?
– Не знаю, панотче! Ей-богу! Дьявол попутал! Я не знал, что делал! Прости, умоляю!
Тут Орест и вовсе рухнул наземь, обхватил ногу протосинкела и принялся истово целовать его ботинок, при этом приговаривая:
– Умоляю, панотче! Умоляю!
– Ты знаешь, что будет, – немного выждав, спросил Кубийович, – если об этом станет известно?
– Прости, отче! Я вымолю у нее прощение, клянусь! Я верну ей каблучку!
– Даже если ты вымолишь прощение у нее, ты все равно не получишь прощения Господа! Ибо ты поклялся на распятии и не сдержал клятвы.
Орест забился, словно в судорогах.
– Ты знаешь, что я должен сделать? – спросил отец Роман.
– Знаю, панотче! Знаю!
– Я должен лишить тебя сана и предать вечной анафеме.
– Не губи, панотче! Молю! Без церкви я пропаду! Назначь любую епитимью!
– За то, что ты нарушил клятву, данную на распятии, епитимья будет непомерно велика…
– Назначь, панотче! Я исполню все!
– Хорошо! – вдруг сказал отец Роман. – Клянись трижды на распятии, что если не исполнишь, то будешь обречен на муки вечные! Так что будешь молить о смерти как об избавлении. Но даже смерть не избавит тебя от них…
– Клянусь! Клянусь! Клянусь! – трижды проговорил Орест, встав с колен и целуя крест протосинкела.
– Хорошо, присядь! – велел отец Роман.
Орест присел на скамью рядом с Кубийовичем. Тот поднял сцепленные руки к груди и сказал:
– Сразу после нашей беседы отправишься к Смогоржевской, вернешь каблучку и вымолишь прощение.
– Все сделаю, панотче!
– А теперь слушай, какой будет епитимья… Москальские попы в последнее время совсем распоясались. Один за другим они захватывают наши приходы. Мало того, теперь они нацелились еще и на нашу молодежь. В Брянской области скоро пройдет съезд молодежного движения «Спас». В нем примут участие в том числе и делегаты от львовских вузов… Такого не было с тридцать девятого года. Если так пойдет дальше, то совсем скоро москальские попы потребуют вернуть им собор Святого Юра…
– Скорше головы тех, кто потребует его вернуть, прикрасят паркан Лычаковского цвинтаря, панотче! У Львови есть кому захищать святыни!
– Это пока есть, – кивнул протосинкел. – Но, как говорят москали, курочка по зернышку клюет. Если они начнут распространять свою москальскую веру среди нашей молодежи, то со временем наши соборы защищать может оказаться некому…
– Тогда нужно сделать так, панотче, чтобы делегаты на москальский съезд не поехали! В студенческом «Братстве» Львова есть достойные хлопцы, которые могут это сделать. Если делегаты не поймут по-хорошему, им стукнут пару раз для доходчивости по голове свинцовой трубой…
– Это не решит проблему, – покачал головой протосинкел, – а создаст новые. Но по сути ты прав. Мы не должны позволить москалям растлевать нашу молодежь. Только сделать это надо так, чтобы отбить такую охоту раз и навсегда.
– Но как это сделать, панотче?
– Нужно, чтобы в самый разгар съезда, во время выступления его главного организатора, сработала бомба, от которой попа бы разорвало на куски, а как можно больше делегатов покалечило. Если такое случится, никакого молодежного движения создано не будет! И навряд ли в ближайшем будущем найдется другой поп-москаль, который рискнет что-то подобное организовать. А если вдруг и найдется, то родители просто не отпустят своих детей на другой съезд. Правильно?
– Да, панотче! Это сработает. Но кто… – начал было Орест и тут же умолк. Затем, сглотнув, спросил: – Это… Это и есть моя епитимья?
– Да, – кивнул протосинкел. – Сорвав москальский съезд, ты искупишь свой грех. Не иначе! И ты поклялся, что исполнишь это во что бы то ни стало.
Орест опустил голову и снова сглотнул.
– Я понял, панотче… Но такую акцию я в одиночку не проверну.
Отец Роман пожал плечами. Орест, подняв на него глаза, объяснил:
– Я имею в виду, что хлопцев, которые с радостью согласятся пустить кровь проклятым москалям, я, конечно, знаю. Но им все равно придется заплатить. Да и на подготовку понадобятся немалые деньги. Тем более что съезд пройдет на Москальщине…