Крест Евфросинии Полоцкой
Шрифт:
«Пошел вон, – мысленно приказал Володя уже снова захлопнувшейся двери. – Пошел вон, урод. Статистика ему не нравится. Да ну его на фиг, карьерное продвижение. Стоит ли годами носом рыть землю, чтобы в конечном итоге превратиться в такое вот самодовольное убожество, которому наплевать на пострадавших людей, на преступников, спокойно разгуливающих на свободе. Главное, ты ж понимаешь, статистика. Урод!»
Тонизированный милой непринужденной беседой с любимым начальником, Володя с рвением принялся разгребать текучку.
Но новости появлялись – одна «лучше» другой.
Позвонил экспертам. Работы с материалами, изъятыми на
Связался с однокурсником, обещавшим найти криптографа. Выяснилось: человечек на примете имеется. Но – уехал в командировку, в Москве его пока нет. Ждем-с.
Дорогая любимая супруга… Так, про это вообще лучше не надо.
«Да, я плохой муж, – отодвигая телефон, подумал Седов. Разговор с женой его полностью опустошил. – Я отвратительный отец. Но ведь моя, мягко говоря, неидеальность, обусловленная дурацкой, но любимой работой, была очевидна с самого начала. Зачем было выходить за меня замуж? Рожать Саньку? Пацан от наших разборок скоро неврастеником станет. Почему-то в последнее время при разговорах с моей драгоценной мне постоянно кажется, что из ее рта выпрыгивают мерзкие пупырчатые жабы. Но куда разводиться? Три года всего мальчишке. Не хочу я, чтобы сын без отца рос».
После общения с Людой на душе стало совсем тошно. Когда-то все было по-другому. Нет, женушка всегда за словом в карман не лезла. А исчерпав все свои аргументы, любила сбежать к родителям, рассчитывая на то, что Володя весь изведется без нее, без сына. Но – через дымку любовного дурмана любые проблемы кажутся незначительными. Седов терпел, вначале списывая конфликты на обычную для двух людей притирку характеров. Потом привык и не обращал на Людины выкрутасы особого внимания. Теперь же было от всего этого очень горько. Любовный дурман имеет обыкновение рано или поздно рассеиваться. И тем больнее осознавать: большая и лучшая часть жизни прожита. Впереди – уже, наверное, не лучшая часть. Которая пройдет рядом с женщиной, получающей удовольствие от ссор и скандалов. Но расстаться?..
«Нет, нельзя, – вздохнул Володя, машинально исчерчивая лежавший перед ним лист бумаги рожицами жутковатых чудовищ. – Санька маленький. Потом понадобится, чтобы ребенок в спокойных условиях пошел в школу. Затем переходный возраст, далее по курсу – институт. Я слишком часто видел, что вырастает из детей, чьи родители развелись. Не хочу такой судьбы для своего сына. Не хочу…»
– Ладно, хватит тут Санта-Барбару разводить, – пробормотал следователь и подошел к клетке. Вытряхнул шелуху из кормушки, насыпал сразу оживленно зачирикавшей Амнистии корма, поменял водичку. – Поеду-ка я пообедаю. Раз Людка меня в профилактически-воспитательных целях не кормит, буду нагло прогуливать семейные денежки. Закажу в кафе…
Он сладко зажмурился. И решил, что попросит официантку принести кусок хорошего мяса. И жареной картошечки. И фиг с ним, с постоянно увеличивающимся брюшком. Должны же быть в жизни хоть какие-то радости!
Автомобиль следователя Седова, старые проржавевшие «Жигули», к числу радостей жизни точно не относился. Дребезжал, как ведро с гвоздями, часто ломался. С учетом его возраста, о котором Володя предпочитал суеверно не вспоминать, это было совершенно не удивительно. Правда, была у машины одна особенность.
Открыв автомобиль, Володя опустился на сиденье и с неудовольствием поморщился. На улице-то прохладно, а его таратайка прогрелась, как сауна. После поворота ключа в замке зажигания мотор всхлипнул. И еще. Но потом завелся, загудел ровно.
Володя включил заднюю передачу – впереди «жигуленка» красовался сверкающий темно-синий бампер служебного «Форда» Карпа – и, посмотрев в зеркало заднего вида, сдал назад.
Удар… Несильный, мягкий, но от него ноги на педалях вмиг стали ватными. И – как кадры замедленной фотосъемки в заднем стекле. Взметнулись тонкие руки, раздался истошный визг.
Выскочив из машины, Володя изумленно уставился на лежавшую возле бордюра девушку.
– Девочка, что ж ты по сторонам не смотришь? Как нога, цела? А чего ревешь тогда? Это ссадина, успокойся, – забормотал он, осматривая разодранные коленки. – Как тебя зовут? Не плачь, Таня. Да успокойся же ты!
– Я нечаянно. Извините, – стонала девушка. – О-ой как больно! – Она, опираясь на машину, попыталась встать, но снова опустилась на дорогу. – Ноги не держат…
Кости – это Володя понял даже при визуальном осмотре, а уж когда его пальцы ощупали колени и голени, то сомнений не осталось – у невнимательной Тани совершенно целы. Может, ушиб. Может, растяжение. И стресс, конечно. Возможно, орет как резаная по другой причине. У людей разный болевой порог. Есть уникумы, при малейшей царапине переживающие жуткие страдания.
Подхватив всхлипывающую девчонку на руки, Седов сказал:
– Открой-ка дверь. Ага, вот так. Отвезу тебя к врачу, горе луковое!
Девушка казалась легкой как пушинка. И от нее очень хорошо пахло, розой и лимоном. Седов опустил Таню на заднее сиденье и, показав застывшему на крыльце прокуратуры водителю Карпа язык, нажал на газ.
Ее светлым блестящим волосам, думал Володя, поглядывая в зеркало заднего вида, двадцать. Ее заплаканным глазам двадцать. Только у молодости бывают такие глаза, искренние, горящие, чистые. И чуть полноватым длинным ножкам девушки тоже двадцать. Скоро их обладательница перестанет носить микроскопические шорты. И переходить улицу, не глядя по сторонам. Она станет серьезной бизнес-леди или озабоченной матерью-наседкой. И только тогда поймет, какое это счастье – когда тебе всего двадцать. А теперь – нет, не понимает. Теоретически все ценят молодость и опасаются старости. Но это, наверное, тот случай, когда оценить разницу между медовым ароматом и черной бездной можно лишь тогда, когда уже стоишь на краю…
– А как вас зовут? – вытерев глаза, поинтересовалась Таня.
Володя, хмыкнув, не ответил. «Не надо нам никаких случайных связей. И так башка кружится от красоты ее, молодой и оглушительной, от умопомрачительного запаха. Сейчас заброшу девицу к знакомому врачу и забуду о ней, – подумал Седов. – Не хватало мне еще голову забивать всякими глупостями!»
***4
Больно. Так больно, что, кажется, уже никаких сил нет терпеть, да за что же такие страдания, закончится ли это хоть когда-нибудь…