Крест и меч. Католическая церковь в Испанской Америке, XVI–XVIII вв.
Шрифт:
Таковы были скромные результаты грандиозных проектов первых миссионеров, мечтавших основать христианскую Аркадию в Новом Свете.
Глава третья. Королевский патронат — орудие колониальной политики
Церковь превратилась в испанских колониях в могущественную опору королевской власти. Если Испания после конкисты смогла) в XVII-XVIII вв. удерживать свою власть на огромных: пространствах Американского континента при наличии немногочисленных гарнизонов, то только потому, что существовала другая армия — священников и миссионеров, державшая в духовной: узде многомиллионную индейскую массу.
Духовная жизнь колоний находилась под контролем церкви, к услугам которой имелся такой испытанный полицейский аппарат, как священная инквизиция, внушавшая
Религиозные братства (конфрадияс, эрмандадес), действовавшие при церковных приходах и под контролем духовенства, были; единственными общественными организациями, существовавшими в колониях. Даже карнавалы — колониальные народные-праздники, — и те проходили под бдительным оком церкви.
Господство церкви в духовной области способствовало духовной отсталости населения колоний, а не распространению идей и знаний, как утверждают церковные апологеты. Хосе Карлос-Мариатеги отмечает: «…богословская наука вместо того, чтобы перекинуть мостик между нашей страной (Перу. — И. Г.)и достижениями человеческой мысли той эпохи, наоборот, отделяла нас от них. Пока схоластическое учение в Испании получало от мистики ее огонь и горение, оно еще носило живой и созидательный характер. Но однажды застыв в педантичных казуистических формулах, оно потеряло всю свою гибкость, стало высушенной мыслью эрудита, неподвижной и риторической ортодоксальностью испанского теолога» (Мариатеги X. К. Семь очерков истолкования перуанской действительности. М., 1963, с. 124).
Мариатеги ссылается на мнение перуанского мыслителя Хавьера Прадо, который на вопрос: «Какой науке нас учили священнослужители?» — отвечал: «Вульгарной теологии, формалистическому догматизму, чудовищной мешанине из различных перипатетических учений и схоластических силлогизмов. Всякий раз, когда церковь не может дать действительно научных познаний, она прибегает к попытке отвлечь или усыпить наше внимание словесно-терминологическим жонглированием, никчемной, пустой и бесплодной аргументацией! В Перу произносились по-латыни речи, которые никто не понимал, тем не менее, на них ссылались как на подтверждение своих взглядов. У нас в изобилии водились ученые мужи, новоявленные Пико де ла Мирандола, которые имели готовые на все случаи жизни рецепты, чтобы решить проблемы всех наук; здесь разрешались все вопросы, относящиеся как к божественному, так и к человеческому, с помощью религии и авторитета учителя, хотя полное невежество царило не только в отношении естественных наук, но и в отношении философии и работ Боссюэ и Паскаля» (Мариатеги X. К. Семь очерков истолкования перуанской действительности. М., 1963, с. 124).
Духовенство было главным, если не единственным, посредником между колониальной администрацией и индейским населением. Миссионеры господствовали на окраинах колониальных владений, а в покоренных индейских селениях командовал доктринер-монах — единственный из испанских колониальных чиновников. Без помощи доктринеров испанцы не могли бы взимать налогов с местного населения, заставлять его выполнять различные трудовые повинности, использовать его для покорения «диких» индейцев или усмирения восставших.
Но кроме политического и идеологического влияния церковь в колониях являлась, как мы увидим, и могучей экономической силой.
Духовенство обладало особыми правами (фуэрос), согласно которым ее представители были подсудны только церковным трибуналам и к ним не могло быть применено насилие, в том числе пытки, арест и тем более смертная казнь.
В теологическом (идеологическом) плане колониальная церковь подчинялась не испанской короне, а папскому престолу.
Следует ли из сказанного, что церковь в колониях образовывала как бы государство в государстве, являясь самостоятельным, независимым от королевской власти институтом? Вовсе нет. Скорее всего она походила на «родственницу» королевской власти, с которой была связана кровными узами, которая ей покровительствовала, поощряла, использовала в своих целях и одновременно бдительно за ней следила, стараясь не допустить с ее стороны поступков, могущих нанести королевскому трону какой-либо ущерб.
Испанию в отличие от других католических стран обошла стороной борьба папства за преобладание над светской властью, пронизывающая все средневековье. Причиной тому была длившаяся восемь столетий война между Испанией и маврами. Испания находилась как бы на переднем крае христианства. Сражаясь, с маврами, испанцы стремились обеспечить свою независимость, преградить путь в Европу мусульманству. Национальные интересы Испании отождествлялись с интересами христианства, ибо война национальная являлась одновременно и религиозной войной — христиан против мусульман. В данном случае национальные, государственные интересы Испании совпадали с интересами папского престола.
В период реконкисты папство покровительствовало испанским королям. Последние были слишком маломощны и слишком нуждались в солидарности церкви, чтобы представлять опасность для интересов папского престола. Более того, в силу религиозного' характера реконкисты испанские короли выступали как наиболее правоверные и наиболее преданные союзники папского престола, чуть ли не его вассалы. Нигде церковь не пользовалась таким авторитетом, правами, не занимала такого видного места в обществе, как в испанских королевствах. И как вассалов премируют и награждают за верную и преданную службу, так и испанских монархов награждал папа римский, уступая им некоторые свои права, в частности право назначать церковную иерархию на отвоеванных у мавров землях. Папский престол мог поступиться правом на инвеституру, ибо считал, что это еще более привязывает к его колеснице Испанию. На отвоеванных у мавров землях церковь получала не только церковные здания, но и наиболее богатые земельные участки. С каждым поражением мавров укреплялась испанская государственность и наряду с нею — мощь и авторитет церкви, росли ее доходы. Таким образом, Испания после завершения реконкисты становится, по образному выражению либерального историка Фернандо де лос Риоса, «государством-церковью» (Rios F. de los. Religion y Estado en la Espa~na del siglo XVI. Mexico, 1957,, p. 42), в котором интересы королевской власти и церкви переплетаются, отождествляются, образуя как бы одно неразрывное целое. Сказанное объясняет, почему именно в Испании деятельность инквизиции принимает столь кровавый характер, почему иудеи и мавры, в которых государство-церковь видит опасные для себя инородные тела, ликвидируются путем насильственной ассимиляции, физического истребления или изгнания с конфискацией имущества и других материальных ценностей.
Возможно, что после образования единого испанского государства интересы королевской власти и церкви в дальнейшем пришли бы в столкновение, как это произошло в других католических странах, если бы не два чрезвычайных обстоятельства, оказавших решающее влияние на последующее развитие взаимоотношений между этими институтами, а именно — открытие Америки и появление протестантизма.
Первое из них — открытие Америки — представлялось современникам своего рода чудом — самым большим после сотворения мира и появления Иисуса Христа, по словам хрониста Франсиско Лопеса де Гомара (Hanke L. El prejuicio racial en el Nuevo Mundo. Mexico, 1974, p. 22), с той только разницей, что в его реальности не было сомнений.
Открытие Америки, ее сравнительно быстрое, как бы «чудотворное», завоевание расценивалось испанским обществом как дар небес Испании за ее многовековую борьбу против мавров, за ее верность и преданность христианству, а папством — как компенсация, дарованная католическому миру за потерю областей, охваченных протестантской ересью. Покорение Америки, которому сопутствовало провозглашение королем Испании Карла V, совмещавшего в себе титул императора Священной германо-римской империи, превратило Испанию неожиданно и как бы молниеносно не только в самую сильную державу в Европе, но ж в первую подлинно мировую державу, обладавшую огромной мощью, богатством, влиянием. Католицизм с присущим ему космополитизмом стал как нельзя более подходящей идеологией для разношерстного конгломерата стран и территорий, объединенных под скипетром короля-императора Карла I-V.