Крест и полумесяц
Шрифт:
Тянулся этот поход с весны до осени 1532 года по христианскому летосчислению, и самым удивительным во всей этой истории было то, что по какой-то непонятной причине война эта не задалась с самого начала.
Продвижение армии на запад облегчила тщательная подготовка. Погода тоже благоприятствовала султану: более ясных дней и теплых ночей нельзя было и пожелать. В войсках царила железная дисциплина, а вслед за отрядами, не причиняя никому никаких хлопот, катилось триста пушек. Ни один великий полководец не мог бы рассчитывать на лучшие условия.
Но тот, кто следил за ходом этой кампании по карте, к своему величайшему
Тайные и явные сторонники полюбовного раздела мира с императором и победоносного похода на Восток ловко использовали это время сомнений и ожиданий.
К султану под Гунс прибыли послы от персидского наместника в Багдаде и от повелителя Басры, которые готовы были признать себя вассалами Османов; это являлось как будто самым убедительным доказательством чудовищного просчета сераскера, который в самый удобный момент для сокрушительного удара по Персии послал армию на совершенно бессмысленную и нелепую войну с императором.
А потому не приходится удивляться, что в лагере под Гунсом султана охватили мучительные сомнения; к тому же на Сулеймана угнетающе подействовало то яростное сопротивление, которое оказали туркам защитники этой жалкой крепости. Но отступить — значило для султана покрыть себя позором, и Сулейман вынужден был продолжать эту войну.
Однако вместо того, чтобы идти на Вену, он двинулся от Гунса в подвластную императору Каринтию[30], и передовые отряды турок дошли уже до ворот Граца[31], когда султан после многих ярких, но бессмысленных побед счел возможным повернуть назад — якобы из-за приближения зимы.
Этот неудачный поход, ужаснувший весь христианский мир чудовищными зверствами, которые творили во время отступления султанские войска в тех землях, куда не проникали раньше турецкие отряды, принес пользу лишь немецкой протестантской знати.
Перед лицом страшной опасности им удалось заключить с императором в Аугсбурге договор, который обеспечивал им пока свободу веры. Благодаря этому договору император даже сумел склонить Лютера к проповеди крестового похода против турок.
Таким образом, рухнули все надежды великого визиря — и в очередной раз стало ясно, что протестанты использовали тайные сношения с Блистательной Портой лишь для того, чтобы обманом и хитростью выторговать для себя у императора как можно больше послаблений.
Но я не упомянул еще о главной причине странного промедления султана у стен Гунса.
Дело в том, что одновременно с началом весеннего наступления в море вышел султанский флот, семьдесят кораблей которого должны были защищать берега Греции. В первых днях августа моряки объединенной флотилии императора, папы и иоаннитов, стоявшей на якоре в тихом заливе, увидели на горизонте паруса турецких судов. В тот же миг появилась и идущая на веслах венецианская эскадра — сорок боевых кораблей; соблюдая нейтралитет, венецианцы собрались издали следить за развитием событий.
Я совершенно уверен, что именно этот жаркий и безветренный августовский день 1532 года решил судьбы мира и определил ход истории на столетия вперед.
Императорским
Венецианскую эскадру вел Винценто Капелло, связанный по рукам и ногам тайными распоряжениями синьории.
Имен турецких морских пашей я не хочу и вспоминать. О позорном поведении этих людей рассказал мне Мустафа бен-Накир, очевидец всего того, что произошло тогда в море.
Дориа, как и император, был человеком осторожным и не любил ввязываться в бой, если не был заранее уверен в победе. Возможно, легкие турецкие галеры[33] показались ему слишком грозными, хотя в его флотилии были страшные каракки[34] иоаннитов, эти жуткие морские чудовища, плавающие крепости — настолько высокие, что ядра из их пушек пролетали над обычными боевыми кораблями, которые плыли впереди.
Короче, Дориа не ринулся на врага, а тайно отправился к венецианскому адмиралу, встретился с ним с глазу на глаз — и потребовал, чтобы венецианские корабли присоединились к судам императора, папы и иоаннитов. Такой мощи, по мнению Дориа, не сможет противостоять ни один флот на свете; эскадра союзников-христиан легко пройдет по Эгейскому морю прямо к проливу, ведущему в Мраморное море, и в мгновение ока уничтожит там все оборонительные сооружения. Потом эскадра промчится по проливу — и беззащитный сейчас Стамбул окажется в руках христианских моряков.
Но венецианской синьории вовсе не хотелось, чтобы император одним махом завоевал весь мир. Не желали венецианцы и вредить султану, который был единственным достойным противником Карла V и поддерживал в обеих частях света здоровое равновесие сил.
А потому Капелло, верный сын республики святого Марка, спокойно сослался на полученные приказы, хотя никто не знал, каковы же эти приказы на самом деле. Помня о дружбе, связывающей Венецию и Блистательную Порту, он также немедленно уведомил морских пашей о конфиденциальном предложении Дориа и его тайных замыслах.
В результате оба героических паши совершенно потеряли головы. Один лишь вид мощной эскадры Дориа заставил этих людей трястись от страха. Глубокой ночью турки во славу Аллаха снялись с якорей и понеслись что было сил на парусах и веслах под защиту укреплений на берегах Мраморного моря, бросив берега Греции и Мореи на произвол судьбы.
Появление блистательного флота, вернувшегося в полном беспорядке, с полумертвыми от усталости гребцами, вызвало в Стамбуле жуткую панику. С минуты на минуту султанская столица ожидала увидеть объединенную эскадру христиан.
Богатые евреи и греки принялись судорожно собирать вещи, чтобы отправить все самое ценное подальше, в Анатолию[35], а многие важные сановники вдруг вспомнили, что состояние их здоровья требует немедленной поездки в Брус, на воды.
Гарнизоны крепостей на берегах Дарданелл усилили и оснастили всем оружием, какое только смогли достать, а отважный каймакан[36] Стамбула заявил, что скорее умрет с мечом в руках у ворот сераля, чем сдаст город врагу. Но слова эти вместо того, чтобы успокоить жителей города, лишь ввергли их в еще большую панику.