Крест Империи
Шрифт:
Юлиан улыбнулся мне снисходительно, как маленькому ребенку, но ничего возражать не стал. Мы вошли в кантину. Что ж, может быть, я и в самом деле слишком наивна… верю, что инквизиторы служат за совесть, а не за жизненные блага и связи.
Но ведь Йэн - он и в самом деле такой.
Другой вопрос, что это за служба, и нужна ли она - такая… Но уж в корыстолюбии его нельзя заподозрить.
Может быть, Юли по себе судит? Тьфу ты, ну что за мысли у меня?
Мы сели за столик.
— Опять жрать нечего, - сказал Юлиан, - одна капуста. Когда этот пост наконец кончится?
— Гороховая запеканка очень вкусная, - примирительно заметила я. Юлиан раздраженно дернул плечом.
Запеканку он брать не стал, взял себе салата, рагу и жутко дорогие бутербродики с икрой. Странно, что рыбу нельзя, а вот икру можно. Я, кстати, ее не люблю. Меня горох вполне устраивает. И сухое печенье к чаю.
Да и вообще есть не так уж хочется. Хочется смотреть на Юлиана. Кстати, перед едой он не молится. Он вообще такой - отвергает условности. И может быть, он и прав. Я все же перекрестилась на всякий случай. Это наше, женское - лучше перекреститься, мало ли что. Юлиан так красиво ест. Аккуратно, ловко подцепляет овощи на вилочку, и даже жует элегантно. Мне до него далеко, я так не умею. А еще девушка. Я чувствую себя неотесанной рядом с ним. И откуда это у Юли? Учился в обычной школе, мама - технолог на фабрике, папа - хирург. И эти белые манжеты с вышитой строчкой. Как у дипломата. Юли вообще любит одеваться. И мечтает, как бы меня принарядить получше. Правда, пока ничего особенного мне не дарил, да и на что ему - карта студенческая.
Что я хотела ему рассказать? Про Банрай и мальчика с желтухой. Почему-то не хочется. Я потом прочитала рекомендованную Банрай книгу по биомодуляторам. В самом деле, жутко интересно! Может, мне все-таки лучше специализироваться в науке? Заняться разработкой этих модуляторов? Но какой пошлостью это прозвучало бы сейчас!
Рядом с Юлианом.
— У вас детские уже были?
– спрашиваю я.
— Не-а… у вас Банрай ведет? Говорят, стерва.
— Да-а… ей палец в рот не клади. У нее зубрить надо, - соглашаюсь я. А о чем поговорить еще? Надо говорить о том, что интересно ему. Странно, я так дико, безумно его люблю, но я не знаю, что на самом деле его интересует.
Я о нем знаю массу вещей - как он одевается, как дышит, как накручивает на палец прядь у виска. Но чем он интересуется? Ну он ударник в оркестре. Занимается кьянгом, новичок, как я - не очень-то это его увлекает, просто мы обязаны заниматься спортом. Специализироваться хочет по профилактической медицине и работать в санатории… Музыку он любит. Современную. Но я в ней ничего не понимаю, и не знаю, как о ней разговаривать - а сам он тоже со мной не говорит об этом.
— Попробуй, - Юлиан засунул мне в рот кусочек бутерброда. Я сморщилась.
— Гадость.
— Ты ничего не понимаешь. Ну… - он засмеялся. Я тоже - чувствуя, как тает мое сердце. Не надо ничего говорить. Никаких интересов не надо, умных разговоров - ничего. Только сидеть рядом, ощущать друг друга. Это - жизнь и счастье.
Жаль только, что все это так скоро кончится…
Пост в этот раз не был для меня настоящим постом - и Пасха не принесла обычной пронзительной радости.
Что поделаешь, теперь я живу иначе… когда-то пора прощаться с детством и детскими праздниками. Я ношу в себе иную тайну, волнующую, прекрасную.
Перед Пасхой все же пришлось исповедаться. Иначе это выглядело бы уж слишком диким. Отец Тимо явно обрадовался, увидев меня.
Встав на колени, я перечислила свои обычные грехи - лень, чревоугодие, сплетни о преподавателях, ложь по мелочам. Отец Тимо кивал. Когда я закончила, он сказал.
— С вами что-то происходит, Кристиана. Вы теряете веру?
Я пожала плечами. Захотелось разреветься, и я стиснула зубы. Только этого не хватало!
— Сядьте, - велел он. Я поднялась с колен и села на стул.
Не хватало, чтобы он меня расколол. Нет, я не боюсь. Есть тайна исповеди, дальше эта информация никуда не пойдет. Конечно, епитимью он наложит будь здоров, но ее выполнение тоже никто не будет контролировать, да и чего этого-то бояться. Но я просто не хочу, не хочу говорить об этом с отцом Тимо! Да и вообще церкви это не касается! Это наше личное дело.
— Вы стали реже исповедоваться. Почему так, Кристиана?
Я пожала плечами.
— Первый раз за три месяца… Нет, по церковным канонам этого достаточно… Но мне кажется, у вас что-то случилось. Может быть, вам нужна помощь?
И снова мне дико захотелось зареветь - так участливо он спрашивал.
Надо быть сильной. Это все ерунда. Хочет меня размягчить… Не твое это дело! Не лезь в мою жизнь и в мою душу.
— Кристиана, - отец Тимо помолчал, а потом сказал очень внушительно, - я не настаиваю… но если вам будет плохо. Если вам понадобится помощь и поддержка - обращайтесь, пожалуйста. Вы знаете, что я помогу вам.
Он указал на пол возле себя, я встала на колени и выслушала разрешительную формулу.
Я даже причастилась на Пасху. Недостойно причастилась. По церковным правилам - недостойно. Но Бог выше правил. Бог есть любовь. Бог поймет и простит нашу любовь.
Мы отстояли ночную службу, унесли домой горящие пасхальные свечки. Тавита и Вики так и светились. Они еще переживали Пасху по-детски, полно и горячо. Весь следующий день праздновали… И для меня был свой праздник - мы ушли вдвоем с Юлианом, бросив девчонок одних, почти вся школа высыпала в лес, устраивать пикники, а мы остались в его комнате, наедине, и мы ели пасхальный пирог, чокались крашеными яйцами и снова любили друг друга…
Вечером пришли его товарищи по комнате, Петрос и Рэн, мы доедали пирог, пили вино, смеялись. Рэн выбрал в сети какой-то фильм, что-то историческое. Я сидела, прижавшись к Юлиану, и нам обоим было абсолютно все равно, что смотреть. Не думаю, что Юлиан открылся соседям полностью, но они не возражали против наших бессовестных объятий. Хотя при них Юлиан все же вел себя скромнее, не совал рук куда не следует, и это меня отчасти радовало.
Я увлеклась фильмом. Фильм был про святого Петроса Карийского*. Монах-хавен, около двухсот лет назад он был в Кари инквизитором. По многочисленным свидетельствам, совершил множество чудес, в том числе, и чудесных исцелений и обращений в христианство. В фильме показали знаменитую сцену, как хавен обратил к Христу сразу целую толпу еретиков-крестьян, тем, что по его молитве собрались тучи и пошел дождь во время засухи. Все это было очень увлекательно. В те времена в Кари все было так, как в древности, еще до христианства - там господствовали биргены, маги, как они себя называли (собственно, когда-то они откололись от ордена хавенов). Крестьяне очень почитали биргенов и целые деревни находились под их влиянием. Меня порадовало то, что биргенов в фильме не изображали злодеями и развратниками - все же не были они такими в реальности. В фильме показали убийство святого Петроса по поручению биргенов, слишком уж он им досадил. И как он полз по каменистой дороге и своей кровью писал "Верую…" Только к концу этой сцены мне почему-то стало противно.