Крест короля
Шрифт:
К полудню песок так накалился под неистовыми лучами солнца, что стал, казалось, жечь даже копыта коня. Во всяком случае, породистый и рослый рыжий жеребец, хотя и утомленный двухчасовой скачкой, не сбавлял хода. Когда же в дрожащем сиреневом мареве расплавленного горизонта прорисовались контуры зубчатой стены далекого города, скакун пошел еще быстрее, торжествующе раздувая ноздри и раскидывая вокруг себя клочья пены.
Всадник, уставший почти так же, как его конь, перестал его пришпоривать, доверившись силе и упрямству прекрасного животного – раз тот завидел цель пути, то домчится туда без понуканий.
На коне были простые, но очень добротные, европейской работы седло и сбруя,
Всадник приближался к городской стене, зорко всматриваясь в линии стен и в высокие стрельчатые ворота, темневшие в одной из башен.
Эти ворота были великолепным сооружением, похожим на небольшую крепость. Огромная центральная внешняя арка как бы нависала над внутренней, которая была почти вдвое ниже и запиралась мощной дубовой дверью. Две боковые, совсем небольшие арки, такой же стрельчатой формы, как и центральная, тоже были закрыты. Над арками высоко поднималась обзорная площадка, обрамленная узорчатыми башенками. Дорога, подходя к воротам, не обрывалась возле них, а сворачивала вдоль массивной стены, далее расширяясь и подступая к другой, более высокой и мощной башне, за которой еще не виднелось, но угадывалось море.
– Остановись, путник! Кто ты такой?
Возглас, прозвучавший с верхней площадки, не заставил всадника остановиться. Тот лишь чуть-чуть натянул поводья, и конь перешел с галопа на размеренный шаг. Стражник, окликнувший едущего на франкском наречии, видимо, решил, что его плохо поняли, и повторил требование по-арабски.
В ответ всадник расхохотался и ответил по-французски, настолько чисто, что стражники не сразу расслышали едва заметный германский акцент:
– Я что, похож на поганого сарацина, что ты переводишь свои слова на их язык, франк? Я понимаю и так и этак, но не могу понять, для чего мне останавливаться и отвечать на твой вопрос до того, как передо мной раскроют ворота? Это что, теперь такое гостеприимство? Или добрые христиане набрались трусости у сарацин, которые храбры только тогда, когда их в десять раз больше, чем противников? Так я один!
– Но ты с оружием! – возразили сверху.
– А я что, должен тащиться по вашей набитой разбойниками пустыне без лука, меча, топора и в чем мать родила!? Так, по-вашему, было бы лучше? Живо отворяйте или будет плохо! Я прямо из Дамаска, от султана, и у меня письмо к королю Иерусалимскому.
Центральные створки медленно, неохотно раскрылись, как раз в тот момент, когда нетерпеливый всадник уже почти наскочил на них, не желая вновь натягивать поводья. Конь заржал и миновал ворота, сердито грызя узду и вскидывая передние ноги, будто спешил вновь пойти галопом. Однако теперь приезжий остановил его.
Перед ним стояли четверо воинов в простых доспехах, которые отличали, однако, некоторые необычные для христианской одежды особенности. Поверх длинных, до колен, кольчуг были надеты светлые халаты нараспашку. Шлемы,
Стража состояла из восьми человек: еще четверо франкских воинов – тоже в кольчугах, но без шлемов – сидели на широкой паперти, идущей вдоль внутренней стороны стен. Воины кидали кости, не без любопытства поглядывая в сторону въехавшего в ворота странника.
– Так назови, наконец, свое имя, приезжий! – проговорил стражник, чей шлем с насечкой и меч в более богатых ножнах выдавали старшего. – И, может быть, ты сойдешь с коня?
– С коня я сойду перед королем, – спокойно ответил приезжий. Я – барон Фридрих Тельрамунд, рыцарь Креста, подданный императора Генриха. Приехал в Дамаск с поручением к султану, а из Дамаска в Акру – с письмом к королю Анри. По сути, тоже Генриху, но ведь по-франкски Генрих звучит «Анри», да? Ведь так, франки?
Начальник караула пожал плечами и промолчал, однако один из игроков в кости, подняв голову и еще раз оценивающе осмотрев приезжего, небрежно ответил:
– От того, что германцы чихают, называя имя своего императора 6 , он, дай Бог, не подхватывает насморк? А кто ты такой будешь? Откуда прилетела столь важная птица?
– Вам-то какая разница? – пожал плечами барон, презрительно не заметив оскорбительного тона француза. – Вас для вида поставили охранять эти ворота – мол, христиане тут хозяева. Это когда по всей Палестине шныряют банды сарацин и чувствуют себя как дома! Их вы небось охотнее сюда пропускаете, да? Вдруг да обидится султан..! Так что вам за дело, кто я такой? Тут у вас и сам дьявол с рогами проедет, а вы своих задов от земли не оторвете!
6
Если по-французски имя «Генрих» произносится «Анри», то по-немецки оно звучит «Хайнрих». На это, с точки зрения француза, «чихающее» произношение и намекает приезжему стражник.
Сквозь густой загар всех восьмерых франков проступила багровая краска. Руки сами собой дернулись к оружию, но грозный вид всадника не внушал желания ввязываться в драку.
– Я поехал! – бросил он, не спрашивая позволения. И тотчас дал шпоры коню.
Стражники едва успели шарахнуться в стороны, как рыжий жеребец, взметнув тучу пыли, пролетел меж ними и прежним стремительным галопом понесся по идущей от ворот улице. Спрашивать дорогу приезжий не стал – он и сам догадался, как проехать ко дворцу короля Иерусалимского. От ворот вела только одна широкая и достаточно прямая улица, в конце которой виднелись высокие стены с зубчатыми башнями.
Дворец находился, как ему и положено, почти в самом центре цитадели, однако облик у него был далеко не царственный. Здание было возведено сотню лет назад в достаточно суровом и сдержанном стиле, хотя завоевавшие Палестину крестоносцы тогда еще имели довольно средств на строительство. Кроме того, дворец сильно пострадал при штурме и захвате Акры войсками Саладина. И почти не был обновлен за последний год, когда Королевство Иерусалимское вновь (по крайней мере внешне) стало существовать, и сюда, в Акру, была перенесена из Иерусалима столица. Поврежденные огнем части стен, разрушенные зубцы башен, обвалившийся при пожаре восточный портал так и не были восстановлены. Правда, со стен кое-где свисали полотнища с гербами, а над центральной башней развевался королевский флаг, однако запустение и бедность от этого лишь сильнее бросались в глаза.