Крест на башне
Шрифт:
— Ми-илы-ый…
Княжна Туманова… забавно… если бы не война и Распад, мы наверняка бы никогда не встретились. Петроградская аристократка и парень из германского рабочего квартала — что могло быть общего в их судьбах? И даже были бы счастливы — каждый по-своему…
Но мы встретились! Мы полюбили друг друга наперекор всему! Пусть мир там, за окном, сходит с ума как ему угодно — здесь и сейчас я теряю разум лишь от прикосновения ее рук, от запаха ее кожи, от пушистой невесомости ее волос…
— Не спеши… у нас еще много времени…
— Да…
Мы словно открывали себя заново. Как тогда, в первый раз, в Курске, под вспышками осветительных ракет и трассеров, под аккомпанемент выстрелов и разрывов.
— Анастасия…
Маленький пушистый котенок, горячий ласковый комочек — и все равно ее было очень много, потому что я хотел прижать, обнять… объять ее всю — и мне это никак не удавалось!
— Ты-ы… мой.
— Любимая…
А потом тот остаток незамутненного сознания, который еще продолжал цепляться за реальность, сорвался и полетел вниз… в бесконечность…
Потом, когда все закончилось и мое тихое счастье уютно устроилось у меня на груди, я лежал и бездумно глядел на возносящийся к потолку сигаретный дым… тонкая сизая струйка, которая отчего-то текла не вниз, а вверх.
Давно уже себя не чувствовал настолько опустошенным.
Нет, думаю, так не пойдет. Один раз уже расслабился так… до сих пор плечо порой дергает. А сейчас это как бы и вдвойне обидно — до Москвы, считай, один хороший бросок, а там восстание уже полыхает вовсю, сразу в трех районах. С прошлого вечера в радио надрываются. И на этот раз с боями в городе заморачиваться не придется — наша задача коридор пробить, а дальше синие сами разбираться будут.
К слову сказать, думаю, если передовые части 25-й с юга не подошли, — по идее, не должны, они еще со вчерашнего дня в какой-то шальной заслон уперлись! — то я вполне имею шанс стать первым кайзеровским офицером, вошедшим в Москву. Заехать в историю на белом коне, в смысле на зверике… а что? Москва, конечно, не Петроград, не столица, но тоже очень даже известный городок — Наполеон, помнится, не погнушался.
— Стась, — спрашиваю тихо, — ты в гимназии историю учила?
— Да. А что?
— Кроме Наполеона брал Москву кто-нибудь или нет?
Стаська приподнялась на локте, глянула с удивлением.
— Кроме Бонапарта, — уточняет, — Тохтамыш… хан. И другие разные татары. Только давно это было очень.
Татары, как я помнил, были задумчивыми такими узкоглазыми ребятами, которые сидели-сидели в своей степи, а потом вдруг раз-з — и учинили великий завоевательный поход, на манер гуннов с их Аттилой.
— Что ж, — замечаю, — значит, третьим буду.
— Тогда, — задумчиво так говорит Стаська, — надо еще и поляков добавить, которые с Лжедмитрием в Смуту приходили.
— Ну вот, — вздыхаю. — Я-то думал, в историю войду, а выясняется — кто только эту вашу Москву не брал…
— Между прочим, — обиженно говорит Стаська, — Берлин русская армия тоже брала.
— Интересно… это когда ж такое было?
— При Фридрихе Втором.
Что-то не припоминаю я такого прискорбного факта в наших школьных учебниках. Впрочем, есть у меня тихое подозрение, что те учебники, по которым моя малышка училась, правильнее. И вообще — ее бы образованность, да к моим погонам, отличный бы офицер получился.
Глянул на часы — минут сорок, в принципе, еще есть, но шевелиться уже стоит начинать.
— Ладно, — говорю, — подъем… радист Дымов.
С кофе обидно получилось — остыл он. То есть мы, конечно, его и холодным вылакали за милую душу, но это уже все-таки ощущения далеко не те. Жалко.
Гауптман Фрикс, как выяснилось, все еще болтался километрах в восьми позади, пытаясь протолкнуть вперед колонну снабжения. Получалось это плохо — мост «возрожденцы» подорвали, а ближайший к дороге брод имел заболоченный берег, на котором тяжело груженные грузовики попросту застревали.
Зато разведка уже кое-что достигла. Левая группа, правда, наткнулась на очередной взорванный мост, зато правая докатилась, по их словам, до большого района с жилыми домами — то есть, похоже, вышли на окраину самой Москвы.
Центральный же дозор буквально в двух километрах впереди обнаружил спешно окапывающихся авровцев, общим числом до роты. Копать они начали от силы часа два назад, при этом правый фланг их позиции упирался в речку, а левый ни во что не упирался — просто повисал в пустоте. И выглядело это как издевательское приглашение — врезать по этому провисшему флангу, смять и спихнуть их в речушку к свиньям собачьим. Вот только в подобную глупость авровского командира мне отчего-то не верилось ни секунды.
Я прикинул — 20-ствольные, которые сейчас среди прочих застряли в колонне снабжения, даже если пройдет гладко, смогут выйти на позицию залпа часа через полтора. Что неприемлемо: за это время «возрожденцы», если они не зеленые новички, закопаются так, что одним залпом их уже не выковыряешь.
В принципе, у меня в колоде был козырь как раз на такой случай, и придерживать его на что-то другое смысла сейчас уже не имело.
Я еще раз связался с Фриксом и попросил его выдать наверх запрос на авиационную поддержку. Согласно директиве, наш батальон должны были поддерживать два звена штурмовиков. Если все обстоит так, как распланировано, они на полевой аэродром с утра уже перебазировались и над целью могут появиться минут через двадцать.
От этой мысли сразу позавчерашний вечер вспомнился. Темнеющее вечернее небо, вой турбин самолетов, заходящих на бреющем, пронзительный свист и вслед за ним ослепительно-яркое, на фоне леса, пламя. Начинку полутонного бака фэ-бэ-53 составляет загущенная для липучести смесь бензина и керосина, и один такой бак накрывает огненным ковром метров сто по фронту… плюс пропитанная огнесмесью ветошь, но, как любил говорить Вольф, в конкретном данном случае это было не нужно. Четыре самолета отбомбились прицельно, чистая работа. Когда мы двинулись вперед, ни одного выстрела больше не раздалось.