Крест
Шрифт:
— Так, как Хирос, конечно.
— Почему?!
Эрик будто задумался, глядя на отсветы закатного солнца в окнах найнорской библиотеки. Улыбнулся и сказал:
— Совершенно не важно, какие испытания ждут тебя на жертвенном пути, если ты уже решил заплатить своей смертью за жизнь этого мира.
Хирос отдал то, что потребовал от него предатель. Так велик был грех Устаана, что солнце отвернулось от него, не желая смотреть на радость негодяя. И обратился мир во тьму, и побежали слуги Устаановы по всей земле, требуя поклонения. А навстречу им вышел старый волшебник
— Зачем? — недоумевал Оттар. — Зачем он тогда на бой вышел? Наложил бы чары тайно, я слышал, он был так велик, что мог бы и бога заколдовать.
— Мог, — согласился Эрик. — Но не Устаана. Юлай не воин, но сумел тяжело ранить Устаана. Устаан не умер, но ему потребовалось время, чтобы залечить рану. Юлай для того и позволил убить себя, чтобы Устаан на несколько часов обессилел. А тех часов хватило, чтобы светлые силы собрались и низвергли его в преисподнюю.
— А почему в Писании о том не сказано?
— Потому что Юлай отравил Устаана. Он поцарапал его и высыпал на ранку яд, который всегда носил в перстне. Святой Конрад, составивший первый свиток, решил не упоминать о том в Писании, потому что каждый отравитель счел бы себя героем. Юлая похоронили здесь, в Найноре, а мне по наследству достались его перстни.
Оттар поглядел на руки молодого князя. Он и раньше обратил внимание на четыре серебряных кольца, вычурных, слишком больших и тяжелых для тонких пальцев Эрика. Внутри одного из этих украшений когда-то хранился яд, которым отравили самого Устаана! Оттар опасливо отодвинулся, вызвав смех Эрика.
…Устаан тогда тоже засмеялся, несмотря на рану. Только не добродушно, как Эрик, а торжествующе и злорадно. Но рано праздновал победу повелитель зла: забыл он про Изначального Отца. А тот призвал к себе народ тарнидов. Есть такой загадочный народ, выглядят как люди, только они все на одно лицо, словно братья и сестры — высокие, белокурые и с очень синими глазами. Еще их можно отличить от людей по выжженному на правой ладони особому знаку. Тарниды называют его Меткой Хаоса, и для того выжигают его, что все родилось из Хаоса, и Хаос есть не беспорядок и анархия, а начало всех начал и стихия Мысли. Впрочем, у Изначального Отца много имен, и оттого, что тарнисское "Хаос" звучит на прочих языках странно, Изначальный Отец своего величия не теряет.
Вот тарнидам Изначальный Отец и повелел провести в наш благословенный мир народ гитов — величайших рыцарей, воинов-мстителей. Гиты дали бой Устаановым ордам, но сам бог убоялся и на битву не вышел. Впоследствии на месте той битвы выстроили крепость из невиданного кирпича алого цвета. Она и по сей день стоит, и даже вороны боятся садиться на ее стены. Хирос воскрес из мертвых и вознесся в небесные чертоги, обретя жизнь вечную, таким образом и вышло, что Устаанова победа оказалась лишь видимостью. А гиты остались жить в Бернарских и Арантавских горах, дав начало всем тамошним народам.
Королем — конунгом по-тамошнему — одного такого народа был некий Рерик Хайрегард, прозванный Бернарским Волком. Он прошел через Бернар на север и вступил в Аллантиду, когда Валенсары — великие короли! — начали забывать старые истины. Рерик быстро их вразумил, по гитскому обычаю, вразумил огнем и мечом. Женился на принцессе, звали ее Млава Валенсар. Говорят, красивей нее во всем Ольданатаре была только супруга Альтара Тарнисского, прорицателя, который предрек Аллантиде многие беды и радости, и все сбылось. Он жил в то же время и давал советы Рерику. Вот от Рерика и Млавы и пошли князья Валадские — наполовину Валенсары, наполовину гиты…
Оттар пропитался теми героическими рассказами, как губка. Теперь он уже не посмеивался над набожностью Эрика: понимал, что тот не просто бьет поклоны, а отдает дань уважения величайшему рыцарю. Королю рыцарей. Богу королей рыцарей. Вовсе не был в его глазах Хирос смиренным, нет. Да, пожертвовал собой. Но разве рыцарь не готов всегда пожертвовать собой во имя Бога и Отечества?
А в княжестве про высокое не говорили вовсе. Там твердили, что старый князь растит сына затворником да святошей, и негоже мальчику быть таким замкнутым. Оттар обижался, как будто это про него сказали.
Кое-кто даже намекал, что не простой смертный их будущий князь, оттого его глаза, вроде бы серые, временами начинают мерцать, отблескивая серебряными искрами. Оттар насупливался, сжимал кулаки, тяжело дышал, усматривая в этом неприличное. Как и в том, что Эрика учили якобы демоны, жившие еще при Валенсарах, прежних королях, которые вроде бы сами были не совсем людьми, и за черные грехи свои навечно прокляты и низвергнуты в ад еще живыми. Но только Эрика демоны не учили. Какие демоны?! Оттар сам, собственными глазами видел, что уроки ему дает отец Франциск! Он и Оттару уроки задавал, Оттар старался, исполняя их.
Поначалу он полагал, что такое болтают из зависти. Однако настал день, когда и сам задумался.
На пятницу, в вечер, Оттар сказал за ужином:
— Бать, дай мне назавтра твой новый плащ.
— Зачем? — удивился тот.
— Мой истрепался. Я не могу поехать в Найнор в рванье, как бродяга.
Барон Зигмунд отодвинул миску с борщом, прищурился. Оттар приготовился к спору. Он знал, что старый скупердяй не позволит сыну просто так взять свой парадный плащ — бархатный, на беличьем меху. Дорогая и единственная по-настоящему нарядная вещь в доме. Оттар даже аргументы приготовил: мол, негоже наследнику позориться, нищету свою показывать. Отец, хоть и скряга, был весьма щепетилен в этих вопросах.
— Да перед кем там форсить собрался? — скривился отец. — Ежли доехать надо, так возьми мой дорожный, он не броский, но хороший. А новый к чему?
— Я же к князю еду! — воскликнул Оттар. — Не в кабаке, чай, посидеть…
Отец отмахнулся:
— А хоть бы и в кабаке. Видал я, в чем сам молодой князь ходит. В добротном, да, но форсу никакого. Чего тебе перед ним выставляться? — помолчал, потом заявил твердо, как отрубил: — Нечего. Езжай в дорожном. А пыль в глаза князю пускать не позволю.