Крестный отец (др.перевод)
Шрифт:
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
12
Небрежным движением руки Джонни Фонтена избавился от присутствия слуги.
— До свидания, билли.
Чернокожий слуга поклонился и вышел из огромной гостиной. Это был, скорее, дружеский поклон, чем поклон слуги, да и он требовался лишь для соблюдения приличия: у Джонни Фонтена были гости.
Джонни решил провести этот вечер с Шарон Мур, девушкой из Гринвич Виллэдж в Нью-Йорке, приехавшей в Голливуд, чтобы попробоваться в фильме знаменитого, но уже старого сатира. Случайно она оказалась возле съемочной площадки, где снимался фильм Вольтца с участием Джонни. Девушка показалась ему свеженькой, очаровательной и умелой, и он решил пригласить ее в ту же ночь к себе на ужин. Она, разумеется, не могла отказаться.
Шарон Мур ждала, наверно, что он накинется на нее, как в своих фильмах, но Джонни терпеть не мог голливудского отношения к «кускам мяса». Он никогда не спал с девушкой, если его не привлекало в ней что-то особенное. Кроме, разумеется, случаев, когда был сильно пьян и просыпался с девушкой, о которой ровным счетом ничего не знал. Теперь, к тридцати пяти годам, женатый второй раз и фактически не живя с женой, он не ощущал особого полового голода. Но что-то в Шарон привлекло его.
Сам он никогда много не ел, но хорошо знал, что красивые молодые девушки часто морят себя голодом, чтобы отложить деньги на наряды, и во время свиданий набрасываются на еду: поэтому на столе было множество всякой снеди и самые разнообразные напитки: шампанское в ведре со льдом, виски, водка, коньяк. Джонни сам поставил на стол бутылки и приготовленные заранее тарелки с едой. Кончив есть, они пошли в гостиную, одна стена которой была стеклянной и выходила прямо на тихий океан. Он положил груду пластинок Эллы Фитцджеральд на патефон и сел на диван рядом с Шарон. Потянулась обычная, пустая беседа: где родилась, была ли в детстве красивой или уродливой, замкнутой или веселой… Он знал, что подобные расспросы трогают девушку и возбуждают ее, а это необходимо для нормального финала.
Они прильнули друг к другу. Он поцеловал ее в губы — дружеский и не слишком горячий поцелуй — и так как она этим удовлетворилась, удовлетворился и он. За огромным квадратным окном темно-синий тихий океан распростерся под лунным светом.
— Почему бы тебе не проиграть одну из своих собственных пластинок? — спросила Шарон. Голос ее возбуждал. Джонни улыбнулся. Его забавляла эта игра.
— Я не типичный голливудец, — ответил он.
— Но все же проиграй мне несколько твоих пластинок, — попросила она. — Или спой. Как в фильмах. Я растаю, как те девушки на экране.
Он засмеялся. Несколько лет назад, он точно так и поступал, и результат был всегда одним и тем же: девушки старались казаться более сексуальными, чем были на самом деле, и вели себя так, словно за ними следило невидимое око телекамеры. Теперь же он и не собирался петь: во-первых, он уже два месяца не поет, не полагается на свой голос. Во-вторых, любителям невдомек, в какой степени голос певца зависит от техники — всех этих микрофонов, усилителей и динамиков. Он может, конечно, проиграть свои пластинки, но ему будет неприятно слушать свой молодой голос, как неприятно лысеющему и полнеющему пожилому человеку видеть себя на экране молодым и в расцвете сил.
— Мой голос не в форме, — сказал он. — И кроме того, мне надоело слушать самого себя.
Они отпили из своих стаканов.
— Я слышала, что ты прекрасно сыграл в новом фильме, — сказала она. — Правду говорят, что ты снимался бесплатно?
— За символическую плату, — ответил Джонни.
Он встал, чтобы наполнить ее стакан водкой, потом угостил ее сигаретами, на которых золотыми буквами было отпечатано его имя. Она затянулась сигаретой и отпила из стакана, а он снова уселся рядом с ней. В его стакане водки было намного больше, чем в ее. Это помогало согреться и возбудиться. Ситуация была обратной той, в которой находится обычный любовник. Вместо того, чтобы напоить девушку, он должен был напиться сам. Девушки, в противоположность ему, всегда были готовы отдаться. Последние два года были настоящим адом для его эго, и он укреплял его этим простым способом: проводил ночь с молодой девушкой, несколько раз ужинал с ней, потом покупал дорогой подарок и очень тактично — так, что самые чувствительные из них не обижались — отделывался от нее. Теперь они с полным правом могли утверждать, что у них «что-то было» с великим Джонни Фонтена. Это не было настоящей любовью, но и отмахнуться от этого было не просто, особенно если девушка была хороша собой. Он ненавидел пошловатых девиц, которые спали с ним, а потом бежали рассказывать подругам, что переспали с великим Джонни Фонтена, неизменно добавляя, что им приходилось испытывать и большие наслаждения. Но больше всего поражали его мужья, которые говорили ему, что прощают своих жен и что даже самой преданной жене можно изменить с таким знаменитым киноактером и певцом, как Джонни Фонтена. Его просто воротило от этих речей.
Джонни очень любил песни Эллы Фитцджеральд, их чистоту и выразительность. Это было единственной вещью, которую он понимал, но понимал он ее лучше кого бы то ни было на свете. Теперь, откинувшись на спинку дивана и потягивая водку, он ощущал желание петь, нет, не петь, а подпевать Элле Фитцжеральд. Но этого нельзя было сделать в присутствии посторонних. Он спокойно положил руку на бедро Шарон, во второй руке продолжая держать стакан с водкой. Бесхитростно, не притворяясь чувственным мальчиком, ищущим любовного жара, Джонни приподнял шелк платья, чтобы обнажить белое, как молоко, бедро над сетчатым чулком, и как обычно — несмотря на то, что он был близок со множеством женщин — Джонни почувствовал, как по всему его телу разносятся струи тепла. Чудо все еще совершается, но что он будет делать, если и это подведет его, как подвел голос?
Теперь он был готов. Он поставил стакан на длинный мраморный коктейльный столик и повернулся к Шарон. Он был очень уверен, но в то же время деликатен и нежен. В его ласках не было ничего непристойного. Он поцеловал ее в губы. Ответный поцелуй был горячим, хотя и не страстным, но в этот момент он предпочитал именно такой. Он ненавидел девушек, тела которых вдруг вспыхивали, словно механические машины, готовые к эротической деятельности после прикосновения к волосатому включателю. Потом он сделал то, что проделывал обычно и что его самого никогда не возбуждало. Медленно и нежно он просунул кончик пальца глубоко между бедер. Некоторые девушки даже не чувствовали этого первого шага к совокуплению. Некоторых это сбивало с толку, они не соображали, в чем дело — он маскировал свои действия крепким поцелуем в губы. Некоторые, казалось, движением таза всасывали в себя его палец. Разумеется, перед тем, как он стал знаменитостью, встречались девушки, которые просто отвешивали ему пощечину. Это была вся его техника и обычно она не отказывала.
Реакция Шарон была необычной. Она приняла все — прикосновения, поцелуи, но потом оторвала свой рот от его, медленно отодвинулась к спинке дивана и взяла в руку стакан. Это был холодноватый, но решительный отказ. Такое иногда случалось. Редко, но случалось. Джонни тоже взял свой стакан и зажег сигарету.
Она заговорила легко и быстро:
— Это не потому, что я не люблю тебя, Джонни, ты намного лучше, чем я себе представляла. И это не потому, что я девушка другого сорта. Меня надо разжечь, прежде чем я соглашусь проделать это с парнем. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Джонни Фонтена улыбнулся ей. Она все еще нравилась ему.
— А я тебя не зажигаю?
Она была немного растеряна.
— Знаешь, когда ты был на вершине славы, я еще пешком под стол ходила. Я тебя потеряла, я принадлежу другому поколению. Поверь, это не потому, что я законченная святоша. Будь ты Джеймсом Дином или другим, с кем я вместе росла, я, не задумываясь, спустила бы штаны.
Теперь она уже меньше нравилась ему. Она была очень умная и сладкая. Она не пыталась во что бы то ни стало переспать с ним или использовать его связи для продвижения в Голливуде. Это была честная девушка. Но он видел в ней нечто другое. Подобное несколько раз случалось с ним и раньше. Девушка пришла на свидание, заранее твердо решив не ложиться с ним в постель, не думать о том, как сильно он ей нравится. И все ради того, чтобы рассказать подругам как она отказалась от шанса переспать с великим Джонни Фонтена. Теперь, когда он стал старше, подобное желание ему понятно и он не сердится. Она просто стала ему нравиться меньше, чем прежде.
У него полегчало на душе. Он отхлебнул из стакана и посмотрел на тихий океан.
— Надеюсь, ты не сердишься, — сказала она. — Я понимаю, Джонни, что веду себя, как фригидная, что в Голливуде девушки залезают в постель с такой же легкостью, с какой говорят друзьям «спокойной ночи». Я просто еще не привыкла.
Джонни улыбнулся, легонько потрепал ее по щеке, и аккуратно поправил ей платье.
— Я не сержусь, — сказал он. — Такое романтичное свидание мне даже больше по душе.
Он, разумеется, не рассказал ей, что чувствовал на самом деле — облегчение от того, что не придется защищать свою репутацию великого любовника, не придется доказывать, что он в жизни так же божественен, как в кино. Что не придется выслушивать от девушки пропитанные фальшью комплименты.