Крестный отец Катманду
Шрифт:
«Интересно, — подумал я, — а какой химикат употребляет сейчас она?»
— Неужели вам не ясно, — воодушевилась Мой не на шутку, — в будущем нет никакой неопределенности. Если бы мне вернули лицензию, я могла бы его обуздать. Не пройдет и десяти лет, как простой человек лишится возможности смотреть вечерние новости без транквилизатора. И как только население в целом дорвется до какого-нибудь только что выпущенного суперпрепарата, мы получим сто процентов пристрастившихся к некоему соединению молекул, которым заправлять умеют лишь немногие. Наша власть станет абсолютной — это как обладать монополией на воздух.
У
— Хорошо, если за меня замолвит словечко главный коп. Требуется только сказать, что я не убивала мужей.
— Ни один коп ничего подобного не заявит. В лучшем случае можно утверждать, что не существует доказательств преступления.
— Вы можете убедить Викорна выразить это в письменном виде?
Я подумал: «Он не станет ничего писать ради того, чтобы раскрыть убийство, которое его нисколько не интересует».
— Спрошу, если вам угодно, — сказал я вслух и, чтобы отвлечь ее, добавил: — Какой поразительный камень, — и уставился на сверкающую на ее шее оранжево-красную драгоценность.
Мой, не зная, позволить ли мне сменить тему разговора, на мгновение дотронулась до украшения кончиком пальца.
— Это пад.
В ответ на мой недоуменный взгляд она объяснила:
— Падпарадша. Редкий вид сапфира.
— На вид очень дорогой.
— На него можно купить вот этот зал, — равнодушно и вяло обвела она рукой гостиничное крыло. — Но давайте не будем в это вдаваться. Я ношу его, чтобы позабавить себя. Здесь нет ни одного человека, на кого бы стоило производить впечатление.
Я рассматривал камень и думал: «Купить зал!»
Мой слишком горда, чтобы говорить неправду. А отель с его охраной, наверное, единственное место, где она могла спокойно носить свое украшение.
Она несколько мгновений не сводила с меня глаз, затем отвернулась.
— Так почему вы захотели со мной повидаться? Ваш маленький коллега кхун Сукум вроде бы считает, что я имею какое-то отношение к смерти фаранга. Не могу взять в толк почему.
— Кхун доктор, Фрэнк Чарлз был вашим хорошим клиентом?
Мой едва заметно улыбнулась, словно поставила мне за находчивость семь баллов из десяти.
— Клиентом? Что вы имеете в виду? Ваша матушка, наверное, видела, как незадолго до его смерти мы с ним прогуливались по сой Ковбой. Но что это доказывает?
— Под руку. Вы прогуливались с ним под руку. Вы бы не позволили ни одному мужчине дотронуться до вашей руки, если он не из высшего света или не будь он для вас важен в каком-нибудь другом отношении. Из вашего поведения я заключил, что он клиент. К тому же Чарлз провел на сой Ковбой несколько часов, совершая обход баров. При этом находился в странном состоянии духа: может быть, в депрессии, отчаянии, паранойе среднего возраста. Ему требовалось развлечение. Затем, через несколько часов, на улице появляетесь вы, хотя не бывали там уже много лет. Мне кажется, это он вас вызвал. Вы были ему нужны.
— Хотите сказать, он хотел купить мое тело?
— Нет. Вы прекрасно понимаете, я не это имел в виду.
— У меня нет лицензии на фармацевтическую деятельность. Так каким же образом он мог стать моим клиентом?
— У вас есть связи в этой области. Вам
Мой сделала глоток чаю, покосилась на лепешку и поставила чашку из английского фарфора на блюдце.
— Вы заставите Викорна написать, что нет доказательств тому, что я убийца? На этот жалкий дисциплинарный комитет произвело впечатление предположение о спровоцированном инфаркте.
— Я поговорю с ним, но ничего не могу обещать.
К моему удивлению, она осталась удовлетворенной.
— А вообще-то они не были мужчинами, которых желаешь видеть в живых, будь на то твоя воля.
Я покачал головой. Мой была известна подобными высказываниями, но никто не мог понять, говорилось это в запале или она озвучивала то, что думала. Или у девушки нелады с головой. Мой снова отвернулась и посмотрела на растущий из горшка огромный бамбук.
— Я познакомилась с Фрэнком Чарлзом много лет назад. Наверное, не меньше десяти. Тогда он еще не пообтерся в Таиланде и, чтобы войти в общество, пользовался услугами людей, с которыми встречался в Лос-Анджелесе. Я столкнулась с ним на балу, организованном в рамках кинофестиваля. — Мой метнула на меня взгляд. — Разумеется, я знала, что он фантастически богат, поэтому провела какое-то время с ним. Он, до того как растолстел, был очень симпатичным малым. Любовниками мы не стали, если вы собираетесь задать этот вопрос. Я не занимаюсь сексом. Это занятие для дураков, если хотите знать мое мнение.
— Но после бала вы с ним все-таки встречались?
— Да. До определенного времени он часто появлялся в обществе, особенно любил балы и ужины. Наверное, это было до того, как ему стукнуло в голову, что красные фонари интереснее. После этого он моментально исчез с наших радаров.
— Но вы остались друзьями? Буду с вами откровенен, кхун доктор. Ваши речи образованны, остроумны, обворожительны. Слушать вас одно удовольствие. Вы открыто рассуждаете о наркотиках. Для фаранга, который только что приехал в Таиланд и привык к такого рода обращению, вы показались чем-то вроде оазиса.
Мой поморщилась, затем обвела глазами зал с особым выражением, которое подразумевало, что она находит мало интересного в представителях своего вида, но тем не менее живет надеждой.
— Если хотите, чтобы я говорила, то должны обеспечить мне неприкосновенность.
— Неприкосновенность от преследования за то, что вы делились с ним своими любимыми молекулами? Пожалуйста, но не более того.
Мой немного подумала, сделала глоток чаю и пожала плечами.
— Он ходил на массу всяких вечеринок на Беверли-Хиллз. Знал названия множества химикатов. Я ему говорила, что могу достать все, что угодно, за двадцать процентов цены, которую он платит в Лос-Анджелесе. Тамошние фармацевты знают, как получать прибыль. А я на этом ничего не зарабатывала — продавала ему товар за столько, за сколько покупала.