Крестный отец
Шрифт:
Назорин горячо закивал головой. Понятно, он и не рассчитывал, что такая услуга достанется ему даром. Шутка сказать — специальное решение конгресса! Не пара пустяков. Едва ли не со слезами на глазах Назорин рассыпался в благодарностях. Дон Корлеоне проводил его до дверей, прибавив, что в пекарню заглянут сведущие люди, оговорят все детали, позаботятся о требуемых бумагах. На пороге они еще раз обнялись, и Назорин скрылся в саду.
Хейген с улыбкой взглянул на дона.
— Недурно Назорин поместил капиталец. И зятек готов, и бессменный помощник у печи, всего-то за две тысячи долларов. Дешевка! — Он помолчал. —
Дон Корлеоне нахмурился, соображая:
— Наш конгрессмен, из сицилийцев, не подойдет. Давай — еврея, который от соседнего округа. И соответственно измени домашний адрес Назорина. Я думаю, теперь, после войны, таких случаев будет немало, надо бы завести побольше своих людей в Вашингтоне, чтобы не возникали заторы и не подскочила цена. — Хейген сделал пометку у себя в блокноте. — Да, конгрессмена Лютеко не беспокой. Прощупай Фишера.
Следующим Хейген ввел человека с очень незатруднительной просьбой. Звали его Энтони Коппола, с его отцом дон Корлеоне горбатился в молодости на сортировочной станции. Коппола открывал свою пиццерию, и ему требовалось пятьсот долларов на первый взнос за специальную печь и прочее оборудование. Кредит, по причинам, в которые никто не стал вдаваться, он получить не мог. Дон сунул руку в карман и вытащил пачку денег. Как выяснилось, маловато. Он досадливо поморщился.
— Дай мне взаймы сто долларов, — сказал он, обращаясь к Тому Хейгену, — я в понедельник буду в банке, отдам.
Проситель стал уверять, что и четырехсот хватит за глаза, но дон похлопал его по плечу и объяснил извиняющимся тоном:
— С эдакой пышной свадьбой и не заметишь, как останешься без наличности.
Он взял деньги, протянутые Хейгеном, приложил к своим и отдал Энтони Копполе.
Хейген смотрел и дивился. Дон постоянно внушал, что если ты проявляешь щедрость, то придай этой щедрости личную окраску. Сколь лестно для Энтони Копполы, когда такой человек, как дон, просит об одолжении ради того, чтобы его выручить деньгами! Коппола знал, понятно, что дон — миллионер, но много ли найдется миллионеров, готовых доставить себе хоть малейшее неудобство ради знакомца в бедственном положении?..
Дон вопросительно поднял голову. Хейген сказал:
— Люка Брази к вам просится, хотя его нет в списке. Желает вас поздравить лично и знает, что на людях нельзя.
По лицу дона впервые прошла тень неудовольствия. Ответ прозвучал уклончиво:
— Это обязательно?
Хейген пожал плечами.
— Вы в нем разбираетесь лучше меня. Могу лишь сказать, что он очень благодарен за это приглашение на свадьбу. Он такого не ожидал. Вероятно, хочет выразить свою признательность.
Дон Корлеоне кивнул и показал жестом, что Люку Брази можно звать.
Кей Адамс, разглядывая в саду гостей, выделила Люку Брази среди других по выражению необузданной свирепости, как бы опалившей его лицо и въевшейся в самые поры его кожи. Она спросила, кто это. Майкл привез Кей на свадьбу с тайным умыслом постепенно и по возможности безболезненно довести до сознания подруги правду про своего отца. Пока что Кей, судя по всему, принимала дона за обычного бизнесмена — быть может, не слишком разборчивого в выборе средств. Майкл решил подвести ее к истине окольным путем. Он сказал, что в преступном мире Восточного побережья едва ли найдется фигура более страшная, чем Люка Брази. Своеобразие его таланта, по слухам, состоит в умении совершить убийство собственными силами, без сообщников, что автоматически исключает для стражей закона почти всякую возможность выявить и покарать виновного. Майкл выпятил нижнюю губу.
— Не знаю, насколько все это верно. Но я точно знаю, что с отцом он каким-то образом водит дружбу.
Только тут Кей начала догадываться. Еще не веря, еще не всерьез, она спросила:
— Ты что, намекаешь, будто подобный субъект работает на твоего отца?
Кой черт, в конце концов, подумал Майкл. Рубить, так сплеча. Он сказал:
— Лет пятнадцать назад кое-кто затеял перехватить у отца его дело, импорт оливкового масла. Отца пытались убить, он чудом остался в живых. Тогда врагами отца занялся Люка Брази. Говорят, за полмесяца он прикончил шестерых и этим положил конец нашумевшей оливковой войне.
Майкл говорил посмеиваясь, как бы шутя. Кей содрогнулась.
— И в твоего отца действительно стреляли гангстеры?
— Пятнадцать лет назад, — сказал Майкл. — С тех пор все было тихо. — Он начал опасаться, что зашел слишком далеко.
— Отпугнуть меня рассчитываешь, — сказала Кей. — Не хочешь жениться, вот и все. — Она с улыбкой подтолкнула его локтем в бок. — Ловко придумано.
Майкл отвечал ей тоже с улыбкой:
— Ты поразмысли над этим, вот что.
— Нет, он серьезно убил шесть человек? — спросила Кей.
— Если верить газетам — да, — сказал Майкл. — Хотя наверняка ничего не доказано. Но с ним связана и другая история, и о той — ни слова ни из кого не вытянуть. Нечто до такой степени кошмарное, что даже отец наотрез отказывается говорить на эту тему. Хейген знает, но и его не заставишь рассказать. Я как-то спрашиваю смеха ради — до какого же мне надо возраста дожить, чтобы услышать эту историю про Люку? А Том на это — до ста лет. — Майкл пригубил стакан с вином. — Ничего себе должна быть история. Ничего себе личность этот Люка.
Люка Брази и впрямь мог нагнать страху на самого дьявола. Его присутствие набатным колоколом возвещало опасность. Приземистый, ширококостный, с массивным черепом, он носил на лице, как печать, свою звериную свирепость. Карий цвет его глаз таил в себе не больше тепла, чем мертвенно-бурая зыбь болота. Безжизненностью сильнее даже, чем жестокостью, поражали и его резиновые узкие губы, напоминающие цветом сырую телятину.
Черная слава Люки Брази внушала ужас, о его преданности дону Корлеоне слагались легенды. Он один составлял целую опорную глыбу в том фундаменте, на котором воздвиг свою мощь дон Корлеоне. Существо такой породы, как Люка, было редкостью.
Люка Брази не страшился полиции и общества; он не боялся ни бога, ни черта — не боялся и не любил никого из людей. Зато по собственному выбору, по своей доброй воле боялся и любил дона Корлеоне. Переступив порог комнаты, в которой сидел дон, ужасный Люка Брази одеревенел от почтительности. Запинаясь, он изливался в цветистых поздравлениях — как положено, выразил надежду, что первый из внучат будет мальчик. Затем вручил дону свой подарок новобрачным: конверт, набитый банкнотами.