Крестный отец
Шрифт:
Кей не отвечала. Хейген продолжал:
— И что, если дон, великой души человек, не нашел в себе силы сделать необходимое — отомстить за убийство сына, убив мужа родной дочери? Если он, наконец, уже дошел до предела — и сделал своим преемником Майкла, зная, что Майкл снимет с его плеч это бремя, взвалит эту вину на себя?
— Но все давно осталось позади. — У Кей выступили слезы. — Сколько времени прошло, все уже улеглось.
Она вывела его луговой тропинкой к ручью, осененному ветвями ив. Хейген сел, утонув в густой траве, и вздохнул. Оглянулся кругом, вздохнул опять.
— В таком мире, как здесь, это было бы возможно.
Кей сказала:
— Он не тот человек, за какого я выходила замуж.
Хейген коротко засмеялся:
— Был бы тот, так лежал бы сейчас в могиле. А ты была бы сегодня вдовой. И никаких проблем.
Кей вспылила:
— Что это значит, можешь ты объяснить, черт возьми? Можешь один раз в жизни выражаться понятно? Майкл — не может, я знаю, но ты-то? Ты же не сицилиец, Том, ты можешь поговорить с женщиной откровенно, отнестись к ней как к равной — такому же человеку, как ты?
Опять надолго наступило молчание. Хейген покрутил головой.
— Ты судишь о Майке неверно. Вот ты возмущаешься, что он тебе солгал. Но ведь он же предупреждал, чтобы ты никогда не спрашивала о его делах. Ты возмущаешься, что он был крестным отцом на конфирмации сына Конни. Но ведь это ты его заставила. А между тем ему, по логике вещей, как раз бы именно полагалось избрать такой ход. Классический маневр, с целью усыпить подозрения жертвы. — Хейген взглянул на нее с хмурой усмешкой. — Ну что, довольна? Понятно я выражаюсь? — Кей молчала, низко опустив голову. — Хорошо, буду выражаться еще понятней. После того как дона не стало, Майка задумали убрать. И знаешь, кто его продал? Тессио. Значит, Тессио надо было убить. Надо было убить Карло. Потому что предательство прощать нельзя. Майкл, положим, мог бы простить, — но люди сами себе не прощают, каждый из них был бы опасен. Майкл был по-настоящему привязан к Тессио. Он любит сестру. Но он бы пренебрег своим долгом — по отношению к тебе и детям, к семье Корлеоне, ко мне и моей семье, — если бы оставил Тессио и Карло в живых. Они бы всегда, каждый день, представляли для нас угрозу.
Кей слушала его с лицом, мокрым от слез.
— И Майкл прислал тебя сказать мне все это?
Хейген посмотрел на нее с искренним изумлением.
— Да нет. Он велел передать, что ты можешь иметь что захочешь и поступать как захочешь, если только будешь как следует заботиться о детях. — Хейген улыбнулся. — Велел сказать тебе, что его дон — это ты. Шутка такая.
Кей положила Хейгену руку на плечо.
— Значит, не он велел рассказать все это?
Хейген помедлил в нерешительности, как бы колеблясь, стоит ли говорить всю правду до конца.
— Ты так и не поняла, — сказал он. — Если Майкл узнает, о чем я тебе тут рассказывал, то я — мертвец. — Он снова помолчал. — Есть только три человека в мире, которым он не причинит вреда, — это ты и дети.
Прошло пять бесконечных минут. Потом Кей поднялась с земли и они медленно тронулись назад. Почти у самого дома Кей спросила:
— Ты можешь после ужина отвезти нас с детьми в Нью-Йорк на своей машине?
— За этим я и приехал, — сказал Хейген.
Через неделю она пошла к священнику и сказала, что хочет принять католичество.
Из сокровенных недр храма вылетел колокольный звон, призывая к покаянной молитве. Кей, памятуя о полученных ею наставлениях, легонько ударила себя в грудь сложенной ладонью в знак покаяния. Опять зазвонил колокольчик, тотчас сменясь шарканьем ног, — это причастники, покидая свои скамьи, потянулись к перильцам алтаря. Кей поднялась и двинулась следом. Преклонила колена пред алтарем, и вновь из глубины церкви донесся звон колокольчика. И снова сложенной ладонью Кей ударила себя в то место, где находится сердце. Перед нею стоял священник. Запрокинув голову, она открыла рот, готовая принять тоненькую, как папиросная бумага, облатку. Настал тот миг, который более всего внушал ей трепет. Пока не растает облатка и можно будет сделать глоток, и совершить то, ради чего она сюда пришла.
Очистясь от греха, осененная благодатью, Кей склонила голову, сложив руки на перильцах алтаря. Слегка переменила положение, освобождая от тяжести затекшие колени.
Отогнала прочь все мысли о себе, о детях, весь гнев и возмущение, все вопросы. И с истовым и глубоким желанием веровать, быть услышанной она, как вчера, как каждый день со времени убийства Карло Рицци, стала произносить слова молитвы о спасении души Майкла Корлеоне.