Крестный папа
Шрифт:
При воспоминании о ее усталых глазах в сетке морщин Игорю сделалось совсем уж нехорошо. Разве можно так поступать с человеком, подарившим тебе четверых детей, делившим с тобой и радость, и горе?.. Он вот никогда такого не совершит. Если суждено будет жениться на этой несговорчивой девице, то и сам себе не позволит вольностей, и ее будет караулить пуще глаза.
Аська, правда, может стать настоящей проблемой. Как вцепилась в него у машины, когда он собрался отъезжать!.. Ведь специально встал ни свет ни заря, а она тут как тут. Обвилась будто змея вокруг тела и давай умолять:
— Игоречек, любимый, не езди!
Ну что он мог придумать?! Что?! Убить собственного отца?! Так, несмотря ни на что, он его по-своему любил. Да и, если честно, связывать жизнь с такой женщиной, как Аська, ему совершенно не хотелось. Одно дело покувыркаться с ней в постели, а другое — рожать и растить детей…
Ладно, коли уж отец такой распутник, пускай живет как пожелает. Пусть женится на Аське, пусть хоть гарем себе заводит. Имеет же его родной братец четырех супруг в доме. И ничего, все отлично ладят. Пусть делает что хочет, но и его счастью не мешает.
Раз все эти кровавые заморочки были замешаны лишь на одном — желании убрать его из своей жизни, Игорь сам исчезнет. Исчезнет без лишних напоминаний. Для начала только заедет к тетке своей избранницы. Как ее называла Лариса? Кажется, теткой Наташей. Пусть будет так. Заедет, попросит благословения. Да и вообще не мешало бы более подробно узнать о жизни своей будущей супруги в далеком детстве, например, и отрочестве.
О том, что Лариса совершенно не хотела думать о браке с ним, Игорю не вспоминалось. В конце концов, отец прав — какой же это он мужик, если не сможет подчинить себе бабу! Замотает в ковер, как делали его предки, и утащит куда-нибудь подальше. Посидит месяц-другой в степи, в их забытой богами резиденции, станет как шелковая…
Хотя, если разобраться, покорность его не прельщала. Преданность, вот это другое дело. Но раболепие — нет, никогда. Все эти средневековые штучки насчет кротости женщин, может, и хорошее дело, но не для теперешнего времени. Ну как вытащишь в свет такую бабу, если она дура дурой? Будет стоять, молчать, глупо улыбаться, да глазами хлопать. Нет, его женщина должна чувствовать себя на людях как рыба в воде. Другое дело, что рот обязана успевать вовремя захлопывать, но безропотной ослицей уж точно быть не должна…
Развлекая себя подобными рассуждениями в дороге, Игорь не заметил, как добрался до знакомой автостоянки. Рычание моторов, копоть выхлопных газов, отборная матерщина водителей носились в воздухе вместе с запахом пирогов, вырывающимся из открывающейся двери кафе под названием «Уютное».
Игорь загнал машину подальше от любопытных глаз, почти под самые окна комнатенки Ларисиной тетки. Красивая кружевная шторка дернулась в тот момент, когда он дважды пискнул сигнализацией. Тетушка наверняка дома. А где же ей еще быть в столь ранний час? Дежурство ночное сдала, Лариса сказала ему, что та работает сторожем на заправке. Хотя какой из нее сторож? Так, умора одна. Божий одуванчик, а не охранник…
— Чего нужно на этот раз?! — рявкнул «божий одуванчик» вместо приветствия. — Нет у меня ее! Нет и не будет! Она мертва!
— Зачем же так кричать? — поинтересовался Игорь и, невзирая на воинственный настрой женщины, прошел в глубь комнаты. — Я знаю, что ее нет, но вот в том, что она мертва, вы глубоко заблуждаетесь.
Тетка Наташа слабо охнула, ухватилась за сердце и кулем осела в кресло.
— Бедные девочки, — запричитала она спустя какое-то время и завсхлипывала. — С самого рождения над ними тяготеет злобный рок. С самого рождения… Уж как я хотела их удочерить, уж как хотела, а мне все отказывали и отказывали.
— Разве родной тетке могут отказать? — совершенно не удивился Игорь открывшемуся Ларисиному сиротству.
— Если бы родной… Не родня я им и не была никогда. Нянькой я была в Доме младенца, куда их из тюремного госпиталя привезли…
— Что?! — Эта новость, конечно же, не могла не стать для него неожиданностью. — Вы хотите сказать, что сестры родились в тюрьме?!
— Да не в тюрьме, а уже в зоне. Пока суд шел, Тамарочка уже была беременной. Осудили быстро. Она никаких документов не предъявляла, что беременна, ей и вкатили по самое не балуйся. А потом уж и апелляцию было поздно подавать. Да она все про себя в дневнике описала. Бедная девочка! Ухитрилась же полюбить мерзавца…
Тетя Наташа начала быстро и бессвязно говорить. Слова ее прерывались судорожными всхлипываниями и причитаниями о тяжелой сиротской доле. Из ее сбивчивого рассказа Игорь мало что понял, но когда она, поддавшись его настойчивым уговорам, вытащила из укромного уголка потрепанную общую тетрадку и он углубился в ее чтение, то и сам почувствовал, как в горле встает жесткий комок горечи. Простые бесхитростные слова, сплетенные в предложения, ранили почище острия бритвы.
Тамара, мать Ларисы и Ольги, день за днем описывала будни в тюремных застенках вплоть до рождения дочерей. После того, как их у нее отобрали и отправили в Дом ребенка, записи прекратились.
— Это сейчас по телевизору показывают, как дети вместе с мамашами до полугода, а то и больше на зоне живут, а в то время такого не было, — горестно вздыхала тетя Наташа. — Только на свет вылупился, так на пятый день и отправляли. А как девочек у нее забрали, так и жизнь для нее закончилась…
— А почему она ничего здесь не пишет об отце своих детей? — поинтересовался Игорь, перелистнув последнюю страницу часа два спустя. — Кто он?!
— Даже говорить о нем не хочу! — Тетя Наташа сердито поджала губы. — Сколько писала она ему. Сколько просила девочек забрать из Дома ребенка. Ни ответа, ни привета. Да и кому писать-то было? Сам небось где-нибудь парился. Одно слово — урка…
«Ничего себе наследственность!» — едва не присвистнул вслух Игорь, но тут же устыдился, вспомнив о совсем не праведном роде занятий своего собственного предка.
— Кто же он? Она вам не говорила?
— Говорила… Я ведь ей передачки возила первое время. О детках рассказывала. Все собиралась, как подрастут, привезти их к ней на свиданку. Дак ее, бедняжку, на Дальний Восток угнали. Там она и померла. Простудилась. Сюда вот только дневник этот переслали да цепочку. Я ее все у себя держала, не знала, как промеж сестер поделить. Теперь, коли одна Лариса осталась, знать, ей и достанется… А девочки подросли да и разлетелись. А мне их так и не отдали. Я постарела, ушла с работы — тяжело уже с детками-то было. Так они ко мне на каникулы приезжали. Вот здесь на этом самом диване и спали. Лежат, как две слезинки…