Крестоносцы. Том 1
Шрифт:
— Верно, верно! — воскликнула в тревоге Ягенка. — Это хорошо, коли Мацько потому поторопился!
Немного погодя она снова обратилась к Главе:
— В одном только он ошибся — что услал вас сюда. Ну к чему оберегать нас в Спыхове? Нас и старый Толима убережет, а вы, такой сильный и ловкий, пригодились бы там Збышку.
— А кто вас, панночка, в случае чего отвезет в Згожелицы?
— В случае чего вы могли бы приехать раньше их. Понадобится же им послать сюда весточку, вот они и перешлют ее через вас, а вы тогда и отвезете нас в Згожелицы.
Чех поцеловал ей руку и спросил взволнованным голосом:
— А вы на это время здесь останетесь?
— Бог хранит сироту! Здесь останемся.
— И не будет вам скучно? Что вы будете здесь делать?
— Буду Бога молить, чтобы вернул Збышку счастье и сохранил всех вас в добром здоровье.
И при этих словах она горько расплакалась.
А оруженосец снова склонился к ее ногам.
— Вы, — сказал он, — как ангел небесный.
ХIV
Но Ягенка утерла слезы и, взяв его с собой, пошла к Юранду, чтобы рассказать ему новости. Юранд сидел в большой светлице с ксендзом Калебом, Анулькой и старым Толимой; у ног его лежала ручная волчица. Местный костельный служака, бывший в то же время и песенником, пел под звуки лютни песню о давней битве Юранда с «нечестивыми крестоносцами», а слушатели, подперев руками головы, задумчиво и грустно внимали ему. Сияла луна, и в комнате было светло. После жаркого дня настал тихий, очень теплый вечер. Окна были отворены, и при свете луны было видно, как летают по комнате майские жуки, которые роились в листве лип, росших во дворе. В печи все же тлели головни, и слуга подогревал на огне мед, смешанный с подкрепляющим вином и пахучими травами.
Песенник, вернее, служка ксендза Калеба, затянул как раз новую песню «О счастливой битве»:
Едет Юранд, едет, конь под ним игрений… —когда в светлицу вошла Ягенка и поздоровалась:
— Слава Иисусу Христу!
— Во веки веков, — ответил ксендз Калеб.
Юранд, седой как лунь, сидел на скамье, опершись на подлокотники, и, услышав голос Ягенки, тотчас повернулся к ней и приветливо закивал головой.
— Из Щитно приехал оруженосец Збышка, — сказала девушка, — и привез вести от ксендза. Мацько уже не воротится, он поехал к князю Витовту.
— Как не воротится? — спросил отец Калеб.
Ягенка стала рассказывать обо всем, что узнала от чеха: и о том, как Зигфрид отомстил за смерть Ротгера, и о том, как старый комтур хотел отнести Дануську Ротгеру, чтобы тот упился ее невинной кровью, и о том, как неожиданно спас ее палач. Не утаила она и того, что Мацько надеется теперь вдвоем со Збышком найти Данусю, отбить ее и привезти в Спыхов, потому-то и поехал он прямо к Збышку, а им велел остаться здесь.
Голос задрожал у нее под конец, как будто от тоски или горя, а когда она кончила, в светлице стало тихо. Только в липах, росших во дворе, раздавался соловьиный свист и лился через отворенные окна в комнату. Взоры всех устремились на Юранда, который сидел, закрыв глаза, откинув назад голову, и не подавал признаков жизни.
— Вы слышите? — спросил наконец ксендз Калеб.
Он еще больше откинул голову, поднял левую руку и показал перстом на небо.
Свет луны падал прямо на его лицо, на седые волосы, на выжженные глаза, и было в этом лице столько муки и бесконечной покорности судьбе, что всем показалось, будто они видят только душу, освобожденную от плоти, которая навсегда отрешилась от земной жизни, ничего уж не ждет от нее и ни на что не надеется.
И снова воцарилось молчание, и снова только соловьи разливались, наполняя свистом двор и светлицу.
Сердце Ягенки исполнилось вдруг неизъяснимой жалостью и любовью к этому несчастному старику, и, повинуясь порыву, она бросилась к нему и, схватив его руку, стала целовать ее, обливая слезами.
— И я сирота! — вырвалось из глубины ее переполненного сердца. — Никакой я не оруженосец, Ягенка я из Згожелиц. Мацько взял меня, чтобы охранить от злых людей, и теперь я останусь с вами, пока Бог не вернет вам Данусю.
Юранд не удивился, будто давно уже знал, что это девушка; он прижал Ягенку к груди, а она, продолжая осыпать поцелуями его руку, говорила прерывающимся от слез голосом:
— Останусь я с вами, а потом Дануська воротится… И поеду я тогда в Згожелицы… Бог сирот хранит! Немцы и моего батюшку убили, но ваша милая дочка жива и воротится… Дай, Господи милостивый, и Ты, Пресвятая Дева, всех скорбящих утешение…
А ксендз Калеб опустился вдруг на колени и торжественно возгласил:
— Kyrie elejson! [99]
— Chryste elejson! [100] — хором ответили чех и Толима.
Все стали на колени, поняв, что это литания, которую читают не только в час смерти, но и для избавления близких и любимых от смертельной опасности. Преклонила колена Ягенка, сполз со скамьи и опустился на колени Юранд, и все хором возгласили:
99
Господи, помилуй! (греч.)
100
Христе, помилуй! (греч.)
— Kyrie elejson! Chryste elejson!..
— Отче с небеси, помилуй нас!..
— Сыне Божий, искупителю, помилуй нас!..
Человеческие голоса и моленья сливались с соловьиной песней.
Ручная волчица поднялась вдруг с медвежьей шкуры, лежавшей у скамьи Юранда, и, подойдя к отворенному окну, положила лапы на подоконник, подняла к луне свою треугольную морду и завыла тихо и жалобно.
Как ни преклонялся чех перед Ягенкой, сердце его все сильнее влеклось к прекрасной Ануле; но, молодой и отважный, он прежде всего рвался в бой. Правда, будучи послушным оруженосцем, он по приказу Мацька вернулся в Спыхов и даже находил некоторое утешение в том, что будет стражем и хранителем обеих девушек; но когда Ягенка сама сказала ему, что в Спыхове им ничто не угрожает, — а так оно на самом деле и было, — и что его долг быть при Збышке, чех с радостью с этим согласился. Мацько не был его прямым господином, и он мог легко оправдаться перед старым рыцарем, сказав, что оставил Спыхов по приказанию своей госпожи, которая велела ему ехать к Збышку.
Ягенка поступила так, зная, что такой сильный и ловкий оруженосец всегда может пригодиться Збышку и вызволить его из всякой беды. Глава уже доказал это на княжеской охоте, когда Збышко едва не погиб в схватке с туром. На войне он тем более мог быть полезен, особенно на такой, какая кипела на жмудской границе. Глава так рвался в бой, что, вернувшись с Ягенкой от Юранда, тут же упал к ее ногам и сказал:
— Лучше мне, ваша милость, сейчас вам поклониться и попросить напутствовать меня добрым словом…