Крестоносцы. Том 1
Шрифт:
При этих словах Гуго фон Данфельд оперся локтями на стол, опустил голову на руки и надолго погрузился в размышления. Вдруг глаза у него заблестели, он по привычке утер тыльной стороной ладони влажные толстые губы и сказал:
— Да будет благословенна та минута, когда вы, благочестивый брат, помянули имя храброго брата Шомберга.
— А в чем дело? Вы что-нибудь придумали? — спросил Зигфрид де Леве.
— Говорите скорей! — воскликнули братья Ротгер и Готфрид.
— Послушайте! — сказал Гуго, — У Юранда есть здесь дочка, единственная, которую он крепко любит и бережет как зеницу ока.
— Да, мы ее знаем. Ее любит и княгиня Анна Данута.
— Да. Так вот, слушайте, если бы мы похитили эту девушку, так Юранд отдал бы за нее не только Бергова, но и всех своих узников, самого себя и Спыхов в придачу!
— Клянусь кровью святого Бонифация [73] , пролитой в Докуме, — воскликнул брат Готфрид, — все было бы так, как вы говорите!
Все умолкли, словно устрашившись трудности и смелости этого предприятия. Только через минуту брат Ротгер обратился к Зигфриду де Лёве.
73
Святой Бонифаций — основатель и глава германской Церкви, заложивший ряд монастырей и епархий. Убит в 755 г. шайкой разбойников.
— Вы так же умны и опытны, — произнес он, — как и отважны; что скажете вы на это?
— Скажу, что над этим стоит подумать.
— Так-то оно так, — продолжал Ротгер, — но дочка Юранда — приближенная княгини, более того, она княгине как родная дочь. Подумайте только, благочестивые братья, какой тут поднимется шум.
Гуго фон Данфельд засмеялся.
— Вы сами говорили, — сказал он, — что Шомберг то ли отравил, то ли задушил щенят Витовта — и что ему было за это? Шум они поднимают по любому поводу; но если мы пошлем к магистру Юранда в цепях, то не наказание нас ждет, а скорее награда.
— Да, — проговорил де Лёве, — и случай удобный подвертывается. Князь уезжает, Анна Данута останется здесь с одними придворными дамами. Но напасть на княжеский дом в мирное время — это дело нешуточное. Княжеский дом — не Спыхов. Будет так, как тогда с Злоторыей! Снова пойдут жалобы ко всем королям и к папе римскому на беззакония ордена; снова станет грозиться проклятый Ягайло, а магистр — вы его знаете: он охотно захватывает то, что легко захватить, но войны с Ягайлом не хочет… Да! Шум поднимется во всей Мазовии и Польше.
— А тем временем кости Юранда побелеют на виселице, — возразил брат Гуго. — Да и кто вам сказал, что ее надо похитить здесь, из-под носа у княгини?
— Ну, не в Цеханове же ее похищать, где, кроме шляхты, три сотни лучников.
— Нет. А разве Юранд не может захворать и прислать за дочкой слуг? Княгиня тоже позволит ей уехать, а если девушка пропадет по дороге, кто сможет сказать вам или мне: «Ты ее похитил»?
— Да! — нетерпеливо сказал де Лёве. — Но вы попробуйте устроить так, чтобы Юранд захворал и вызвал дочку…
С торжествующей улыбкой Гуго ответил:
— Естьу меня золотых дел мастер, который поселился в Щитно после того, как его за воровство изгнали из Мальборка: он может вырезать любую печать; есть у меня и люди родом из мазуров, но наши подданные… Неужели вы всё еще меня не понимаете?..
— Понимаю! — с жаром воскликнул брат Готфрид.
А Ротгер воздел руки и сказал:
— Да поможет тебе Бог, благочестивый брат, ибо ни Маркварт Зальцбах, ни Шомберг не придумали бы лучшего средства.
Он прищурил глаза, словно ему смутно виделось что-то вдали.
— Я вижу Юранда, — сказал он, — он стоит в Мальборке у гданьских ворот с веревкой на шее, и наши кнехты пинают его ногами.
— А девка станет послушницей ордена, — прибавил Гуго.
При этих словах де Лёве устремил на Данфельда взгляд, а тот шлепнул себя еще раз по губам тыльной стороной ладони и сказал:
— А теперь скорее в Щитно.
XXIII
Однако перед отъездом в Щитно четыре брата и де Фурси пришли проститься с князем и княгиней. Не очень ласково простился с ними князь, и все же, не желая нарушать старый польский обычай и отпускать гостей из дому с пустыми руками, он подарил каждому из братьев куний мех и гривну серебра. С радостью приняв дары, крестоносцы заверили князя, что денег они себе не возьмут, ибо как монахи дали обет нищеты, а раздадут их бедным и попросят помолиться о здравии, славе и спасении души князя. Слушая эти заверения, мазуры улыбались в усы: уж им-то прекрасно была известна жадность крестоносцев, а еще больше их лживость. В Мазовии говаривали: «Хорек смердит, а крестоносец брешет». Князь тоже только рукой махнул, слушая эти благодарственные речи, а после ухода крестоносцев сказал, что их молитвами на небо не поедешь, а разве только раком поползешь.
Когда Зигфрид де Лёве, прощаясь с княгиней, целовал ей руку, Гуго фон Данфельд подошел к Данусе, погладил ее по головке и сказал:
— Христос велел нам платить добром за зло и любить врагов наших, посему я пришлю сюда монахиню с герцинским целительным бальзамом.
— Как же мне благодарить вас за это? — спросила Дануся.
— Будьте другом ордена крестоносцев.
Внимание де Фурси привлек этот разговор, поразила рыцаря и красота девушки, и, когда они уже двинулись в Щитно, он спросил:
— Что это за красавица, с которой вы разговаривали перед отъездом?
— Дочка Юранда! — ответил крестоносец.
Господин де Фурси удивился:
— Та самая, которую вы собираетесь похитить?
— Да. Когда мы ее похитим, Юранд будет у нас в руках.
— Не одно только зло исходит от Юранда. Неплохо быть стражем такой невольницы.
— Вы думаете, что воевать с нею было бы легче, чем с Юрандом?
— Выходит, я то же думаю, что и вы. Отец — враг ордена, а дочке вы говорили медовые речи, да еще бальзам пообещали.
Гуго фон Данфельд почувствовал, видно, что надо сказать несколько слов в свое оправдание.
— Я пообещал ей бальзам, — сказал он, — для того молодого рыцаря, которого изувечил тур и с которым она, как вы знаете, обручена. Если после ее похищения поднимется шум, мы скажем, что не только не хотели обидеть ее, но, по христианскому милосердию, даже лекарства ей посылали.
— Все это хорошо, — сказал де Лёве, — только нужно послать надежного человека.
— Я пошлю одну набожную женщину, которая всей душой предана ордену. Прикажу ей подсматривать и подслушивать. Когда наши люди приедут, якобы от Юранда, они найдут в доме союзника.