Крестоносцы. Том 1
Шрифт:
Однако в сугробах они ничего не нашли. В ольшанике перед ними сверкнули несколько раз волчьи глаза, но и там они нигде не наткнулись на следы лошадей и людей. Луг между ольшаником и дорогой блестел теперь в лунном сиянии, и на белой унылой его пелене виднелись вдали там и тут темные пятна; но это тоже были волки, которые при приближении людей быстро убегали.
— Ваша милость, — сказал наконец чех, — напрасно мы ездим и ищем — панны из Спыхова не было в поезде.
— На дорогу! — приказал Збышко.
— Мы не найдем ее и на дороге. Я все смотрел, нет ли где на санях коробов с женскими нарядами. Ничего я не нашел. Панна осталась в Спыхове.
Мысль была правильная, и пораженный Збышко сказал:
— Дай Бог, чтобы так оно было, как ты говоришь.
А чех продолжал строить догадки:
— Старый пан не оставил бы дочку одну на санях: уезжая, он посадил бы ее с собой на коня, и мы нашли бы ее вместе с ним.
— Пойдем туда еще раз, — велел встревоженный Збышко.
Ему подумалось, что так оно, может, и было, как говорит чех. А что, если они плохо искали! А что, если Юранд посадил Данусю с собой на коня, а потом, когда конь пал, Дануся отошла от отца, чтобы позвать на помощь! Тогда ее, может, замело снегом где-нибудь неподалеку от него.
Точно угадав его мысли, Гловач сказал:
— Тогда на санях мы нашли бы ее наряды; не могла же она поехать ко двору в чем была.
Как ни справедлив был этот довод, они все же направились к иве; но ни под нею, ни на полсотни шагов в окружности ничего не нашли. Юранда княжьи слуги уже увезли в Недзбож, и кругом было совершенно пусто. Чех сказал, что собака провожатого, которая нашла Юранда, нашла бы и панночку. Збышко вздохнул тогда с облегчением, почти уверившись в том, что Дануся осталась дома. Он даже представил себе, как это могло случиться: Дануся, видно, во всем повинилась отцу, но не смогла уломать его, и он нарочно оставил ее дома, а сам поехал к князю жаловаться и искать заступничества перед епископом. Подумав вдруг, что со смертью Юранда исчезли все препятствия, разделявшие его с Данусей, Збышко невольно вздохнул с облегчением и даже ощутил радость в сердце. «Юранд не хотел, да Бог захотел, — сказал про себя молодой рыцарь, — а воля Божья всегда сильнее». Теперь ему остается только ехать в Спыхов и забрать свою Дануську, а потом уже выполнить обет, что на границе легче сделать, чем в далеком Богданце. «Воля Божья, воля Божья!» — все повторял он про себя; но вдруг сразу устыдился своей радости и, обратившись к чеху, сказал:
— Жаль мне его, прямо тебе говорю.
— Народ толкует, что немцы боялись его пуще огня, — заметил оруженосец.
Через минуту он спросил:
— Теперь в замок вернемся?
— Через Недзбож, — ответил Збышко.
Они въехали в Недзбож и направились в шляхетскую усадьбу, где их принял старый хозяин, Желех. Юранда они уже не нашли, но Желех сообщил им радостную весть.
— Оттирали его тут снегом, чуть не до костей, — сказал он, — и вино вливали в рот, а потом в бане парили, там он и задышал.
— Жив? — с радостью спросил Збышко, который, услышав эту новость, забыл про все свои дела.
— Жив-то жив, да вот бог его знает, выживет ли, ведь душа неохотно с полпути возвращается.
— Почему его увезли?
— От князя за ним прискакали. Сколько было перин в доме, все на него навалили и увезли.
— О дочке он ничего не говорил?
— Он только задышал, языком еще не владел.
— А как остальные?
— А те уж у Бога за печкой. Не попасть уж им, бедным, нынче к заутрене, разве только к той, которую Сам Христос служит на небе.
— Ни один не ожил?
— Ни один. Чем в сенях-то разговаривать, зашли бы в горницу. А коли поглядеть на них хотите, так они в людской лежат у огня. Пойдемте в горницу.
Однако Збышко торопился и не захотел зайти, как ни тянул его старый Желех, который любил «побеседовать» с народом. До Цеханова было еще довольно далеко, а Збышко рвался туда — он хотел поскорее увидеть Юранда и хоть что-нибудь узнать у него о Данусе.
Они торопливо скакали по заметенной снегом дороге. Было уже за полночь, когда они приехали, и в часовне замка как раз кончилась заутреня. До слуха Збышка донеслось мычание и блеяние: это, по старому обычаю, мычали и блеяли молящиеся в память о том, что Христос родился в яслях. После службы к Збышку вышла княгиня, лицо ее было печально и тревожно.
— А Дануська? — спросила она.
— Ее нет. Разве Юранд не сказал вам — я слыхал, что он остался жив.
— Боже милостивый!.. Попущение на нас! Горе-то какое! Не смотрит Юранд и лежит недвижимо.
— Не бойтесь, милостивая пани. Дануська осталась в Спыхове.
— Откуда ты знаешь?
— На санях нет и следа ее нарядов. Не повез же он ее в одной шубке.
— Правда, истинный Бог, правда!
И глаза ее блеснули радостью.
— О младенец Иисус, ныне родившийся, — воскликнула она, — не гнев, видно, твой, но милость над нами.
Однако ее смутило то обстоятельство, что Юранд приехал без дочери, и она снова спросила Збышка:
— Почему же он ее оставил дома?
Збышко высказал ей свои предположения. Ей показалось, что он прав, однако особых опасений его догадки у нее не вызвали.
— Юранд теперь, — заметила она, — будет обязан нам, а по правде сказать, и тебе, своим спасением, ведь ты тоже ездил его откапывать. Не сердце, а камень должно быть у него, коли и теперь он станет упираться! Это будет ему и предостережением от Бога, чтобы не смел воевать против священного таинства. Вот очнется он и заговорит, я ему тотчас скажу об этом.
— Сперва пусть очнется, мы ведь еще не знаем, почему он не взял Дануськи. А вдруг она захворала?
— Не болтай глупостей! И так я тоскую, что нет ее. Если бы она захворала, он бы ее не бросил!
— Это верно! — сказал Збышко.
И они пошли к Юранду. В горнице было жарко, как в бане, и совсем светло от пылавших в камине огромных сосновых поленьев. Ксендз Вышонек бодрствовал над больным, который лежал на постели под медвежьими шкурами, бледный, с волосами, слипшимися от пота, и закрытыми глазами. Рот у рыцаря был открыт, дышал он тяжело и трудно, так что шкуры от дыхания поднимались и опускались на груди.
— Ну как он? — спросила княгиня.
— Я влил ему в рот ковшик подогретого вина, — ответил ксендз Вышонек, — у него теперь испарина.
— Он спит или не спит?
— Может, и не спит, уж очень тяжело дышит.
— А вы не пробовали говорить с ним?
— Пробовал, да он ничего не отвечает; думаю, что до рассвета не заговорит.
— Придется ждать рассвета, — сказала княгиня.
Ксендз Вышонек настаивал, чтобы она пошла отдохнуть, но княгиня и слышать об этом не хотела. В христианских добродетелях, в том числе и в уходе за больными, ей всегда хотелось стать равной покойной королеве Ядвиге и спасти своими заслугами душу отца; поэтому она не упускала случая показать в этой с давних пор христианской стране свою набожность и тем самым изгладить в памяти народа то, что она родилась в язычестве.