Крестоносец в джинсах
Шрифт:
Ротвайль, воздвигнутый на вершине холма и обнесенный прочными крепостными стенами, простирал свое господство над всей долиной. Ансельм и Николас смекнули, что поживиться за чужой счет здесь не удастся. Из окошка башни, в которой происходила беседа, хорошо просматривались окрестные поля и луга, и повсюду неусыпную службу несла бдительная стража. Оно и понятно: Ротвайль располагался на плодородных, но неспокойных землях — среди горных отрогов и холмов находили пристанище бродяги и разного рода искатели приключений. Лишь воинственные приготовления жителей удерживали их на безопасном расстоянии. Городские старосты подтвердили слова настоятеля
— Побойтесь гнева Господнего! — Ансельм вновь попытался прибегнуть к угрозе, но его слова не оказали никакого действия, на присутствующих.
— Нам нечего бояться, — отвечали отцы города.
Они уже успели посмотреть на небо и поняли, что нынешней ночью им не страшна гроза. А назавтра дети продолжат путь. Нет, нет, город не желает иметь ничего общего с этим крестовым походом.
Петер, тихий, задумчивый Петер, неожиданно вмешался в разговор. В самых почтительных выражениях он обратился к старейшинам с просьбой принять четверых больных, которых мучила лихорадка.
— Я пришлю нашего костоправа взглянуть на них, — пообещал настоятель.
Преодолевая робость, Петер напомнил настоятелю о данном только что согласии принять тяжелобольных на попечение горожан. Оспаривать собственное заявление, сделанное при свидетелях, почтенный муж не решился.
— Хорошо, привезите больных.
Петер низко поклонился, сохраняя непроницаемое выражение лица.
Делегация возвратилась в лагерь с пустыми руками.
Выслушав рассказ Петера о переговорах в башне, Долф проникся благодарностью к парнишке, который сумел-таки уговорить горожан. Четверо малышей были настолько плохи, что Долф опасался за их жизнь. Они метались в жару, не в состоянии даже проглотить настой из трав, которым их поила Фрида. Что же с ними приключилось? Долф терялся в догадках. «Навряд ли они выкарабкаются, так пусть хотя бы встретят свой смертный час в постелях, а не в тряском возке, не на ухабистой дороге, где их придется похоронить», — размышлял Долф.
Берто и еще несколько мальчиков, пострадавших на охоте, категорически отказались покинуть лагерь. Раны быстро затягивались, и ребята уже могли передвигаться самостоятельно. Долф велел Франку, с которым он очень подружился, вновь запрячь волов и отвезти больных малышей в город. В последнюю минуту он передумал и сам вскочил в повозку. Они доставили детей в монастырский приют, где больных поместили в огромную палату под присмотром одного из служителей.
— Гони обратно, — бросил Долф, — а я пока тут осмотрюсь.
— Чего тут смотреть? — Франк удивленно поднял брови. — Ротвайль — это тебе не Кельн.
— Согласен, но мы с тобой находимся все-таки здесь, а не в Кельне, — с улыбкой ответил Долф, и Франку печем было возразить.
К этому времени Долф с легкостью объяснялся на древнeгерманском наречии, ведь с утра до вечера он только и делал, что говорил на нем, и потому без колебаний отправился в экспедицию по средневековому Ротвайлю. Город выглядел именно так, как он его себе и представлял: запутанные кривые улочки, кое-где соединенные переброшенной над ними аркой. Кварталы ремесленников, которые занимались своим делом прямо на улице под навесом.
Время близилось к семи часам вечера. Многие горожане сидели за трапезой, хотя народ по-прежнему заполнял улицы, столь узкие, что четверо прохожих уже создавали видимость людского скопления.
Люди таращили глаза на Долфа — его джинсы, свитер, обувь из кожезаменителя привлекали всеобщее внимание.
Но главное — выражение лица, которое никак не подходило человеку средневековья. Нищие хватали его за рукава, выпрашивали милостыню. Вид их был ужасен.
Калеки, слепые, увечные… Долф, содрогнувшись, ускорил шаг — ему нечего было подать им. Ноги сами привели его на улочку ювелиров и оружейников, и, завороженный, он застыл у входа в одну из лавок. Собственный нож Долфа, который и теперь торчал у него за поясом, сослужил ему за эти две недели хорошую службу. Но можно ли вообразить что-нибудь более прекрасное, чем этот богато отделанный кинжал в кожаных ножнах?
Он спросил оружейника о цепе. Кинжал стоил двадцать серебряных монет. Долф вздохнул. У него не было ничего.
А что, если…
Он вспомнил про кошелек с деньгами, засунутый в задний карман джинсов. Как же он сразу не сообразил! За все четырнадцать дней мысль о деньгах ли разу не приходила ему в голову. Впрочем, что толку здесь от голландских гульденов, рейксдаалдеров и кваартье? [6] Тем не менее он важным жестом достал кошелек, нащупал в нем один из двух рейксдаалдеров, показал монету торговцу. Тот лишь издевательски ухмыльнулся:
6
Названия голландских монет.
— Целая серебряная монета — подумаешь богатство! Двадцать серебряных динариев — и кинжал твой. — Но что-то в этой монете привлекло внимание торговца. — Откуда деньги?
— Из Голландии.
— Никогда не видел голландских монет. Если хочешь обменять их, отправляйся на соседнюю улицу, найдешь там лавку старого еврея.
Долф так и поступил. Спустя немного времени он стоял в темпом коридорчике лавки. В голове у него складывался дерзкий план. Нет, он не собирался покупать кинжал, но…
— Я хочу обменять эти деньги на монеты, которые в ходу у вас, — заявил Долф, выкладывая на стол два рейксдаалдера и три гульдена.
Старик с интересом склонился над ними:
— Что это за деньги? Я таких не знаю.
— Из Голландии.
— Ты говоришь, они серебряные? — недоверчиво спросил меняла.
— Нет, — отозвался Долф, — это не серебро. Наши алхимики открыли металл, который прочнее и дороже золота, не говоря уже о серебре. При дворе графа Виллема состоят три алхимика, которые и поставляют ему этот чудесный белый металл. Из него у нас отливают монеты, которые не гнутся и не плавятся, никакой нож их не возьмет. В северных краях такие монеты ценятся очень дорого. Датчане, так те вообще пригоняют в голландские порты корабли, груженные кожами и драгоценными камнями, чтобы обменять свой товар на наши монеты.
Поверил старик или нет? Меняла продолжал всматриваться в монеты, изучая профиль королевы.
— Кто это?
— Святая Юлиана, покровительница Голландии, — выпалил Долф.
Необыкновенные металлические кружочки, прочные, идеально ровные, с выбитыми по краю словами: «Да пребудет с вами Бог», поблескивали в лучах заходящего солнца. Старый меняла поддался искушению.
— Я дам тебе за нее десять динариев, — не очень уверенно произнес старик, пробуя монету на зуб. Она была такой прочной, что и самый острый нож не оставил бы царапины на ее поверхности. Старик не знал, что и подумать. Откуда в бедной Голландии взяться этим чудесным монетам?