Крестоносец в джинсах
Шрифт:
— Пятьдесят динариев за пять таких монет, — невозмутимо подытожил Долф, прекрасно понимая, что меняла совсем не то хотел сказать.
— Ты потерял рассудок!
Долф горделиво выпрямился, опершись рукой на рукоять ножа, и свысока бросил:
— Как ты смеешь так говорить со мной, торговец? Я Рудолф Вега ван Амстелвеен.
— Конечно, конечно, благородный господин, — забормотал старик, весь съежившись, — прости меня, я всего лишь старый бедный еврей. Через наш Ротвайль торговые караваны не проходят.
— Так выбери себе другое
Старик печально смотрел на него. Ростом он был заметно ниже мальчика.
— Разве я сам не хотел бы поселиться в другом месте, благородный господин? Ты ведь знаешь, это невозможно.
Он грустно покачал седой головой, и Долф позабыл о роли надменного рыцаря. Его мучили угрызения совести.
Он знал, что и в его время люди, охваченные безумной ненавистью, истребляли евреев. Это было еще до рождения Долфа, но век-то был все тот же, просвещенный двадцатый век. В далекой древности еврейскому пароду, видно, тоже приходилось нелегко, если нельзя было даже переселиться в другое место. И он-то хорош — пугает несчастного старика, выманивает у него деньги.
Но воспоминание о тысячах маленьких голодных путников вернуло Долфу железную решимость.
— А ну-ка скажи, — продолжал он, напустив на себя самый свирепый вид, — сколько хлебов можно купить в Ротвайле на один динарий?
Старый еврей захихикал, словно услышал хорошую шутку.
— Штук пять можно, знатный господин.
— И больших?
Старик широко расставил руки.
— Не знаешь ли ты человека, который возьмется испечь их за одну ночь?
— Гардульф может, — после некоторого раздумья отвечал меняла.
— Решено. В таком случае я отдам эти деньги Гардульфу.
Пальцы старика тут же накрыли монету.
— Ах, благородный господин, разве Гардульф понимает в деньгах? Он простой булочник, к тому же потомок чужеземца.
— Не имеет значения. Мне требуется великое множество хлебов. Там в долине, у костров, их ждут тысячи голодных детей.
— Ты хочешь купить еду для них? — изумился еврей. — Как так?
— Просто сердце мое еще не очерствело, подобно сердцам жителей Ротвайля.
Слова Долфа, казалось, забавляют старика. Он вновь пригнулся над столом, изучая монеты. Спина его тряслась, как будто меняла с трудом подавлял приступ смеха.
— Это все, что у тебя с собой, благородный господин?
— Есть еще мелочь.
Десяти– и двадцатипятицентовые монетки, два пятака полетели на стол. Меняла проворно сгреб их и углубился в созерцание. С каждой монеты на него смотрела святая Юлиана, все так и есть. Особенно заинтересовали старика бронзовые монетки, на которых явственно проступала цифра 5.
— Это меч святой Юлианы, воздетый в защиту голландцев, — с самым серьезным видом пояснил Долф.
Старый еврей сложил деньги в кучку и задумчиво произнес:
— Ладно, даю тебе за все вместе пятнадцать динариев из уважения к твоему знатному роду и к тому, что ты проделал дальний путь. Это чистое разорение для меня и моего семейства, но тебе я не могу отказать.
— Двадцать, — не уступал Долф. Сердце его выбивало барабанную дробь.
— О знатный юноша, у тебя доброе сердце, ты не станешь губить бедного еврея! — вопил меняла.
«Помолчи, старик, — мысленно взмолился Долф, — и без того тошно вымогать у тебя эти деньги, но не могу я иначе…»
— Сделка не состоится, — жестко сказал он. — Покажи мне дорогу к булочнику.
Меняла не собирался выпускать из рук необычные, колдовские монеты и еще долго пытался сторговаться, но Долф, взваливший на свои плечи тяжкое бремя ответственности за все ребячье войско, стоял на своем.
Наконец он получил свои двадцать динариев, сложенные в кожаный мешочек, не зная толком, как поступить с тяжеловесными серебряными монетами. Взамен он отдал еврею ставший теперь ненужным кошелек, чем доставил старику немалую радость.
Скорее к булочнику Гардульфу!
Булочник уже погасил огонь в печи и сидел за вечерней трапезой в кругу домашних. Долф, свалившийся к ним, словно снег на голову, скороговоркой выпалил придуманное тут же приветствие, назвал свое имя, которое произвело обычное действие, и заказал булочнику восемь сотен самых больших хлебов, которые он только может испечь. Притом испечь немедленно! Он, Рудолф ван Амстелвеен, готов выложить булочнику двадцать серебряных динариев за эту работу.
— Цена маловата… — сокрушался ремесленник. — Поди испеки такую уйму всего за одну ночь. Вот-вот вечерний колокол пробьет сигнал тушить огни. Подмастерьев у меня только двое, да и те уж спят. Сжалься над нами, благородный господин, не накликай на нас беду.
Гардульф отличался своеобразной внешностью: рыжеволосый, зеленоглазый, с очень светлой кожей. За столом позевывали четверо таких же рыжеволосых малышей с мечтательными зелеными глазами.
— Ничего не поделаешь, добрый булочник, — твердо сказал Долф. — Неподалеку от города прямо под открытым небом стоят лагерем восемь тысяч голодных детей. Они призовут на твой город громы небесные, если город не накормит их.
— Ах, благородный господин, у нас никто не верит этим басням. Люди говорят, какой-то монах рассказывал о пожаре в Спирсе, но говорят также, что этот монах большой мошенник…
Долф повелительным жестом поднял руку, призывая ремесленника замолчать:
— Ты прав, булочник Гардульф, но разве можно из-за одного пройдохи, который плетет небылицы, обречь на голодные муки восемь тысяч ни в чем не повинных детей? Взгляни-ка сюда.
С этими словами он вытряс содержимое кожаного мешочка на стол, над которым склонились четыре золотистые головки.
— Все это ты можешь заработать за одну ночь, булочник.
Хозяин дома впился в серебро жадным взглядом.
— Но мои слуги заснут у очага — они трудились с раннего утра и допоздна. Старшина гильдии не позволяет нам…