Крестоносец в джинсах
Шрифт:
— Нет! — взмолился Долф.
В эту минуту среди полной неразберихи раздался звучный бас отца Тадеуша, воздевшего руки к небесам:
— Прекратите! Тихо, тихо! Не троньте его, дети. Рудолф не виновен, я докажу это.
Он повторял это, пытаясь перекричать спорящих, до тех пор, пока ребята не утихомирились. Любопытство одержало верх: всем хотелось узнать, что скажет святой отец. Охрана растащила забияк и отправила их по местам.
— Тише, тише! Дон Тадеуш будет говорить.
Шеренга факельщиков распалась — они обступили Долфа, прикрывая его от разъяренной толпы, но по призыву дона Тадеуша построились вновь. Все примолкли в напряженном ожидании, по-прежнему
— Спокойствие! Выслушаем отца Тадеуша!
Священник все так же стоял, воздев руки, в призрачном круге света подле Долфа, затем он жестом приказал Леонардо, Франку и Петеру отойти в сторону, что они сделали с видом явного недовольства, после долгих колебаний.
Затем Тадеуш взял мальчика за руку и подвел к подножию валуна, на котором размещались судьи.
Ансельм вскинулся, чтобы одернуть монаха:
— Ты что, не слышал, что Николас уже вынес свой приговор, брат Тадеуш? Приговор окончательный, остается лишь привести его в исполнение. Для чего тебе вмешиваться в это дело?
Дон Тадеуш сбросил капюшон, блики света скользнули по выбритой макушке.
— Безрассудные, — медленно и внятно начал он, — безрассудные слепцы, вот вы кто! Неужели вам недостает ума, чтобы узнать избранника небес, коего повстречали вы на своем пути, ибо это и есть он, Рудолф ван Амстелвеен. Всевышний послал его к нам, чтобы привести детей в Святую землю. Господь узрел, что Николас не сможет накормить досыта тысячи крестоносцев и сохранить им жизнь, и тогда он послал нам другого своего избранника: Рудолфа ван Амстелвеена, поручив ему божьих детей, которым Рудолф отдал весь свой юный пыл и сердце, полное братской любви. Разве не так? Враг рода человеческого, желая погубить невинные души, грозил им Багряной Смертью, не этот ли юноша победил орды дьявольских слуг? Рудолф ван Амстелвеен печется о нашем хлебе насущном и о нашем здоровье телесном, его старания вселяют в нас силу и мужество. И после всего этого ты, брат Ансельм, и ты, Николас, дерзнули обвинить Богом отмеченного юношу в колдовстве. Позор на ваши головы! Да еще хотите убить его руками тех самых детей, что обязаны ему жизнью. Так-то вы благодарите Бога за милость, ниспосланную им? Вы горько пожалеете об этом, дон Ансельм, и ты, Николас.
Бессильная злоба душила Ансельма.
— Брат Тадеуш, твои слова причиняют нам боль, не дай обмануть себя. Может ли еретик быть избранником Господа?
— Неисповедимы пути Господни, ведущие к исполнению высшей воли, брат Ансельм.
— Не старайся прибегнуть к уверткам, брат Тадеуш. Ты укоряешь нас в том, что мы не распознали в этом юноше отмеченного Богом избранника. Но как, скажи, нам было узнать его? Не по тому ли благочестию, которого у него нет и в помине? Быть может, по его наружности? А ведь привлекательной наружностью нас и вводит в соблазн нечистый.
Дети напирали, стараясь не шуметь. Затаив дыхание следили они за поединком двух благочестивых отцов. Чем-то он закончится? Они успели совсем позабыть о раздоре, за минуту до этого расколовшем их на два противоборствующих лагеря. Навострив уши, раскрыв рты, распаренные, вспотевшие, ловили они каждое слово.
— Дон Тадеуш, — заявил Николас, покраснев как рак, — ваши слова доказывают только то, что вы стремитесь выгородить Рудолфа. Больше вы ничего доказать не можете.
— Нет, могу, — теперь уже в сильном волнении отозвался монах. — Это вы способны только обвинять, а у меня есть доказательство. Самое настоящее.
— Предъяви его! — срываясь на крик, потребовал Ансельм.
Он испуганно вгляделся в пустые ладони Тадеуша, словно ожидая увидеть в них грамоту с печатью и божественным росчерком.
— Вот вам доказательство, — торжественно проговорил Тадеуш.
Он снова взял Долфа за левую руку, слегка приподнял рукав свитера и предъявил всем свое «доказательство».
Шрам.
В раннем детстве Долфа укусила собака. Зубы пса вонзились чуть пониже локтя, оставив три глубокие раны.
Раны вскоре зажили, но следы зубов виднелись до сих пор.
Рваные шрамы на внутренней поверхности предплечья были и без того заметны, а уж летом белые полосы на загорелой коже особенно бросались в глаза. Долф, конечно, помнил об этих шрамах, но привык не обращать на них внимания. Одноклассники сначала спрашивали его: «Тебя что, вилкой прокололи?» — и очень веселились. Но каким образом шрамы, оставленные собачьими клыками, свидетельствуют о его невиновности, Долф не представлял. Он изумленно уставился на собственную руку.
— Вот знак, запечатленный Господом нашим, когда он объявил Рудолфу ван Амстелвеену о его священной миссии, знак святой Троицы. И вы еще сомневаетесь, безумцы, не различаете божественный замысел?
Вмешательство отца Тадеуша произвело неописуемое действие. Ребята проталкивались вперед, всем хотелось увидеть необыкновенную отметину. Долфу едва не вывернули руку, многие падали перед ним на колени, целовали его ботинки, обмахрившуюся кромку джинсов, руку со шрамом и только что не расплющили его в своем рвении. Те, кто громче всех кричали: «Смерть ему!» — теперь рады были ползти по земле, лишь бы коснуться Рудолфа. Тогда Долф начал кое-что понимать. Сам Николас спустился с камня и растолкал ребят.
— Дайте мне посмотреть, — потребовал бывший подпасок.
Долф показал ему свои шрамы. Он был совершенно сбит с толку, происходящее буквально оглушило его. Долф находил верхом бессмыслицы то, что три небольшие царапины могут привести ребят в такое исступление. Он понимал лишь, что спасен, да еще что отец Тадеуш сумел предотвратить кровопролитие благодаря присутствию духа или, вернее, природной смекалке.
— Расступитесь! — велел Николас, и дети подались назад, с интересом ожидая дальнейших событий.
Два провидением посланных юноши стояли рядом: Николас, предводитель крестоносцев, и Рудолф, появившийся в стане крестоносцев лишь несколько недель тому назад, странный, обладающий необыкновенной притягательной силой.
Николас, сжав запястье Долфа, напряженно вглядывался в белесые отметины. Ему и раньше доводилось видеть подобные шрамы у людей, на которых нападали волки и которые чудом оставались в живых. Неужели Рудолф до того, как стать крестоносцем, сразился с волком в диких, высокогорных лесах? Быть может, он убил страшного зверя? Значит, Рудолф обладает недюжинной силой? Николасу пришли на память все несчастья, которые предрекал ему Рудолф во время их стычки тогда в шатре. Угрозы сбывались. Стоило этому юноше проклясть обоих монахов — как они тут же свалились, подкошенные болезнью. Он проклял повозку — ночью ее охватило пламя. Казалось, Рудолф ван Амстелвеен владеет силами, далеко превосходящими все, что дано Николасу. Такого человека неразумно иметь своим врагом. Если уж нельзя уничтожить его (а кто из ребят сейчас осмелится поднять руку на Рудолфа?), необходимо привлечь его на свою сторону. Все эти мысли стремительно промелькнули в сознании Николаса, ибо, как уже было сказано, его нельзя было назвать глупцом. Крестьянская сметка подсказывала ему, как правильнее поступить.