Крестоносец
Шрифт:
— Рамон, сейчас не время и не место вспоминать о мелких недоразумениях, возникших между вами и доном Фернандо.
— Этот вопрос отнюдь не мелкий, барон. Он не имеет ничего общего с моим личным отношением к дону Фернандо. Недостойное обращение воинов дона Фернандо с жителями Торона несовместимо с нашей славной миссией.
— Рамон, — ответил барон, — я нахожу неуместным ваше внимание к столь незначительным делам в такой критический момент. Как дон Фернандо воспримет ваий выпад?
— Надеюсь, — отозвался Рамон, — дон воспримет его как повод изменить свое поведение и поведение своего войска.
— Думаю, войско дона Фернандо добилось огромного успеха в Тороне.
— Барон Берньер, поскольку вы не желаете разбираться с доном, у меня не остается иного выбора, кроме как подать протест вашему главе — великому магистру госпиталя, а также королю Хайме, отцу дона, по возвращении в Арагон.
— Рамон, — проговорил барон Берньер, — можете обращаться хоть к самому Господу Богу. Главное, подготовьте своих людей к походу.
После того как мы с Андре собрали наших братьев в одном из углов внутреннего двора, дядюшка Рамон объяснил им суть задания.
— Неверные, — сказал он, — осадили великий замок Крак-де-Шевалье. Его падение станет невосполнимой утратой для всех христианских сил. Через несколько дней мы выступим на север, чтобы оказать помощь нашим братьям-госпитальерам, осажденным в крепости. Мы потеряли почти половину наших людей в Тороне. Многие из вас еще погибнут под стенами замка госпитальеров. Знайте это. Господь ценит каждую каплю крови, пролитую ради защиты Его царства.
Днем я столкнулся с доном Фернандо на внутреннем дворе: он возвращался с совещания с бароном. Еще издали я заметил его пурпурную накидку и попытался избежать встречи, свернув в сторону. Но он окликнул меня прежде, чем я успел отвести взгляд.
— А, Франциско, — сказал дон. — Как поживает наследник состояния Монкада?
— Хорошо, дон Фернандо.
— Скажи, Франциско, как дела у принцессы?
— Я не знаком здесь ни с какой принцессой.
— А разве ты не служишь знаменитой прославленной принцессе Рамоне из Калатравы?
— Я не знаю, о ком вы.
— Мои шпионы доложили, что твой господин сочинил какую-то историю о моем поведении в Тороне, которую намеревается рассказать моему отцу, — сказал дон. — Если Рамон думает, что я буду стоять в стороне, пока он чернит мою репутацию, значит, он совсем меня не знает.
Я ничего не ответил. Я повидал достаточно, чтобы сделать собственные умозаключения о характере дона Фернандо.
— Прекрасно, Франциско. У меня есть и хорошие новости. В моем окружении появилось свободное место. Приглашаю тебя присоединиться к моей свите. У меня есть планы на твой счет, Франциско.
— Дон Фернандо, я польщен вашим вниманием, но останусь верен ордену Калатравы и моему господину — Рамону.
— Восхищен твоей преданностью, Франциско. Надеюсь, однажды она послужит и мне. Однако поразмысли над моим предложением — боюсь, нашего дядюшку Рамона ждет не очень светлое будущее.
Спустя три дня, перед рассветом, мы покинули город. Дядя Рамон пояснил, что мы выступаем тайно, чтобы не сеять паники среди жителей Акры, большинство из которых считали Крак-де-Шевалье неприступным оплотом христианского могущества в Леванте. Известие о затруднительном положении замка могло сильно встревожить обитателей города, уже полного слухов об успехах мусульман.
Крак-де-Шевалье находился на северо-восточной границе христианских владений, приблизительно в ста шестидесяти пяти милях от Акры. По словам полковника Делакорта, рыцари-госпитальеры обычно совершали переходы от Акры до Крака за две недели, однако в связи с тяжелой ситуацией в замке мы собирались добраться туда за пять дней.
С такой скоростью могли двигаться лишь верховые, поэтому пехоту и лучников не включили в отряд. Тем не менее, войско собралось внушительное — более двухсот пятидесяти рыцарей, несколько сотен конных оруженосцев и еще сотня профессиональных кавалеристов, набранных из местных жителей — арабов по национальности, но ортодоксальных христиан по вероисповеданию. Коренные жители были очень похожи на тех, с кем мы только что воевали в Тороне, разговаривали на том же языке, — и это плохо сказывалось на их отношениях с моими собратьями. Мне доводилось слышать истории о том, как местные христианские проводники заманивали наших рыцарей в засаду. С другой стороны, рассказывали также о том, как госпитальеры и тамплиеры вырезали целые арабские деревни, а потом оказывалось, что ее жители были христианами — ортодоксами или якобитами. Поэтому я бы не стал осуждать местных жителей за то, что они были более преданы своим соседям, чем христианским товарищам. Но моя терпимость не смягчила, ни моей тревоги, ни моей бдительности; по ночам мы никогда не поворачивались спиной к арабским христианам.
Один из них как-то раз подошел к нам с Андре на окраине Бейрута. Он стоял перед нами и покачивался с носка на пятку. Андре положил руку на эфес меча.
— Однажды вы отправитесь домой, — сказал араб.
— По воле Господа мы все отправимся домой, — ответил я.
Он улыбнулся — почти робко — и оглянулся на городские огни.
— Я уже дома.
Мы ехали по двенадцать часов в день, направляясь к побережью, делая привалы в предместьях северных городов — Тира, Сидона, Бейрута, Триполи. Рамон говорил, что, когда первые крестоносцы пришли в Левант, христианские жители наперебой предлагали им кров и пищу. Сейчас все переменилось: местные жители давали нам еду и крышу над головой, воду и овес нашим лошадям, но за все это нам приходилось платить золотом и серебром. Торговцы у нас на глазах тщательно пересчитывали монеты.
Мы ели у бивачных костров и, вместо того чтобы наблюдать за тлеющими угольками, смотрели на далекие огни города, жадно прислушивались к ночным звукам: перекличкам друзей, шуму драки у входа в таверну, девичьему смеху. Мы спали не шевелясь, без снов, как мертвецы, — мы слишком устали, чтобы размышлять о призрачном будущем. Просыпались на рассвете и уходили еще до того, как торговцы разворачивали свои палатки. Мы не оставляли после себя следов, и, наверное, жители городов гадали, кто посещал их — воины-пилигримы или призраки. После двухчасовой езды я уже не мог припомнить, под какими звездами мы ночевали и спали ли мы вообще.
Когда мы добрались до Триполи, нас нашел гонец госпитальеров из Крака. Ему удалось пробраться сквозь ряды неверных, и он прибыл в город за несколько часов до нас. Полковник Делакорт быстро организовал собрание, на котором присутствовали барон Берньер, дон Фернандо и дядюшка Рамон — все они пришли со своими заместителями, явились и мы с Андре. Собрание состоялось в покоях городского коннетабля, который сомневался в правдивости донесения дона Лорна и не мог дождаться нашего отъезда.
— Даже пятидесятитысячное войско лучших воинов Бейбарса не может завоевать Крак-де-Шевалье, — сказал он. — Вы понапрасну теряете время.