Крестоносец
Шрифт:
— Простите, брат Лукас, не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.
Девушка оказалась не настолько общительной, как я надеялся.
— Хорошо, Изабель. Начнем сначала. Где вы познакомились с Франциско?
— В поместье моего отца в Жироне.
— И там, по вашему утверждению, вы полюбили его?
— Да, брат Лукас.
— А он тоже привязался к вам?
— Да.
— Откуда вы знаете? Вы его спрашивали?
— Нет.
— Он сам вам об этом сказал?
— Нет. Не словами.
Я представил себе Франциско в поместье ее отца перед крестовым походом. Его задумчивый взгляд, нежная грусть тихой улыбки — улыбки, которую очень легко неправильно истолковать.
— Иногда, дитя мое, у нас возникает влечение к другому человеку, которое не является взаимным.
— Однажды Франциско сказал мне, что есть такое мгновение, в котором день и ночь соприкасаются.
— Боюсь, Изабель, я не совсем вас понимаю.
— Пять часов утра. Может, чуть позже. Мгновение перед рассветом.
— Изабель, о чем вы?
— Франциско говорил, что в эту секунду он иногда видит своего брата.
— Вы уверены, Изабель? — спросил я.
— Образ Серхио в полумраке, — сказала она.
— Франциско никогда не упоминал об этом образе.
— Одним глазом он смотрит на Серхио, другим — на рассвет, разливающийся над горизонтом.
— Да, эти слова похожи на его речи.
— В этой тишине мы узнали друг друга, — сказала она.
— Где, Изабель?
— Там, где пересекаются жизнь и смерть.
Я вспомнил печальные обстоятельства рождения Изабель. Ее мать умерла в родах. Жестокое наследие, право.
— С вами все в порядке, дитя мое?
— Беспокойное одиночество, — ответила она.
— Наши сердца всегда беспокойны, Изабель, пока не обретут покой в Господе. Так сказал святой Августин.
— Тогда Франциско приехал в Жирону, — продолжала она.
— Да, он рассказывал мне о визите в ваше родовое поместье.
— Франциско понимал.
— Что понимал, Изабель?
— Опустошение, которое приходит вслед за смертью.
— Вы говорите о себе или о Франциско, Изабель?
— Это коснулось нас обоих, — ответила она.
— Вы имеете в виду то, что произошло подо льдом? — уточнил я. — Вы таинственно намекаете именно на это происшествие? Франциско рассказывал мне, что случилось на озере, — как он нырял в ледяную воду, как вы ползли к берегу по трещавшему льду.
— Франциско стал для меня лучиком света, — продолжала она.
— Света?
— Посреди смертельной черноты.
— Франциско излучал свет?
— Лучиком, осветившим мое одиночество, — сказала она.
— Франциско спас вас, — ответил я. — А теперь вы хотите спасти его — вы это хотите сказать?
— Один глаз обращен к ночи, другой — ко дню.
— Изабель, вы меня слушаете?
— До смерти Андре.
— Это едва ли похоже на разговор, — сказал я.
— Луч света исчез.
Ее реплики начинали действовать мне на нервы.
— Кстати, о лучах: солнце, кажется, уже садится. Думаю, Изабель, нам пора.
— А затем наступила ночь, брат Лукас. Долгая ночь для Франциско.
Длинный разговор. Вернее, монолог.
— Теперь лишь я держу свечу, — сказала она.
— Вообще-то, Изабель, у вас в руках нет никакой свечи. Может, вы просто устали после долгой дороги.
Изабель грустно смотрела на серые тени, наполняющие капитул. Я хлопнул ладонями по коленям и поднялся; тогда она наконец-то взглянула на меня.
— Пойдемте, Изабель. Вам необходимо поспать. Встретимся с Франциско завтра утром.
Изабель медленно встала и вместе со мной вышла из капитула. До чего же она болезненно впечатлительна! Теперь мне стало ясно, почему они с Франциско сблизились: у обоих было нездоровое влечение ко всему мрачному.
— Брат Лукас, могу я задать вам один вопрос? — заговорила Изабель, когда мы шли по двору.
— Конечно, дитя мое.
— Вы находитесь здесь из чувства долга?
— Нет, дитя мое, я служу Господу из любви к нему, а не из чувства долга.
— Брат Виал сказал, что вы занимаетесь излечением Франциско уже почти пять месяцев.
— Это так, — ответил я.
— Спасибо, брат Лукас, за вашу преданность моему кузену.
— Слугам Божьим не нужна благодарность, — сказал я. — Само служение приносит свою награду.
Проходя по узкой тропинке между кустами и деревьями во дворе, мне пришлось придвинуться к Изабель так близко, что я услышал мягкое шуршание ее шелкового платья о мою белую рясу.
— Можно задать вам еще один вопрос, брат Лукас?
Девушка явно не знала, когда следует остановиться.
— Пожалуйста, дитя мое.
— Возможно, я позволяю себе лишнее, брат Лукас, но я бы хотела знать: вы заботитесь о Франциско из-за награды, которую обещал барон Монкада за спасение сына?
— Не понимаю, что вы имеете в виду, Изабель.
— Говорят, барон Монкада предложил церкви треть своего состояния в обмен на спасение сына.
— Кто это говорит, дитя мое?
— Возможно, меня ввели в заблуждение, — сказала она. — Жирона полнится слухами.
Изабель отнюдь не следовало знать о сложной деятельности церкви, а тем более о личных взаимоотношениях епархии с членом своей паствы. Девушка просто неспособна понять всю подоплеку подобных дел. Однако я постарался объяснить сложившуюся ситуацию, дабы избежать недоразумений.