Крестовые походы. Под сенью креста
Шрифт:
Для деревенской и городской бедноты и монахов, лишенных собственного имущества, покаяние могло быть заменено бичеванием. Здесь год покаяния, путем довольно фантастических вычислений, был приравнен к трем тысячам ударов плетью. Процедура довольно-таки болезненная, а при достаточном усердии бьющего — иногда и смертельная. Впрочем, и на этом поприще находились свои герои. Широкую известность приобрел случай с неким монахом Домиником, который за шесть дней непрерывного бичевания ухитрился скостить себе сто лет покаяния, то есть получил триста тысяч ударов плетью! Не зря потом он заслужил в народе почетное прозвище Доминик Броненосец.
И, наконец, третьим способом избежать слишком жесткого применения законов о покаянии (а в свете понимания нашей проблемы — невероятного успеха пропаганды крестового похода —
Надо сказать, что чрезвычайно развитый в Европе культ святых мест и сам по себе сыграл в высшей степени значительную роль в успехе проповеди крестовых походов. В религиозной жизни XI века святые выполняли важнейшую функцию: они выступали заступниками за людей перед небесным Судом, позволяя церкви предоставлять грешникам возможность спасения. На земле их физические останки и принадлежавшие им предметы, как и другие священные реликвии, излучали virtus — благотворную духовную энергию, которая благодетельно действовала на верующих. Люди искренне верили, что именно в таких местах на них нисходит Святой Дух и свершаются всякие чудеса. Но самые святые места на земле — Иерусалим, храм Гроба Господня, Голгофа — находились в руках «нечестивцев-осквернителей». Поэтому не зря в своей речи папа Урбан так много говорил об ужасах, творимых турками. Слова его, независимо от их правдивости, послужили мощным стимулом, возбудившим в его пастве желание освободить главные христианские святыни.
И все же, несмотря на всю важность духовных стимулов, сводить только к ним причины необычайного воодушевления, охватившего сотни тысяч, если не миллионы, людей, было бы абсолютно ошибочным. Да, для невежественной крестьянской массы, весной 1096 года ринувшейся в неизвестность, они были самыми главными, но даже и для нее далеко не единственными. Для рыцарства и вообще для феодального класса материальные стимулы важны были не меньше, чем духовные. Так что же, помимо духовных устремлений, привлекало и простой народ, и власть имущих в идее крестового похода?
Положение простонародья (99% его составляло крестьянство) было в XI веке ужасающим. Самым страшным явлением был голод, тиски которого почти постоянно сжимали деревню. Даже в обычные годы крестьянские семьи жили впроголодь, едва дотягивая до нового урожая. Но если уж год выдавался неурожайным... А таких лет в XI веке было, ни много ни мало, — двадцать шесть.. Особенно тяжелым выдался конец столетия: «семь тощих лет» — так был назван период с 1087 по 1094 год. Люди умирали тысячами, ели коренья и даже человеческое мясо. Страшную картину голода того времени рисует бургундский монах Глабер:
«...Когда был съеден домашний скот и птица, люди дошли до того, что вырывали друг у друга падаль и прочие отвратительные отбросы. Некоторые, спасаясь от голодной смерти, ели лесные коренья и водоросли — все напрасно!.. Страшно теперь и рассказать, до какого падения дошел тогда род человеческий. Увы! О ужас! Случилась вещь, ранее почти вовсе неслыханная: обезумевшие от лишени-й люди были доведены до того, что решились есть человеческое мясо... На путников нападали те, кто
Картина, достойная Апокалипсиса. Неудивительно, что на голодающее, задавленное феодальным гнетом крестьянство слова Урбана II об истекающей молоком и медом земле Палестины произвели самое глубокое впечатление. Земля, где никто не будет голодать, где не будет хозяев, заставляющих работать на барщине по шесть дней в неделю — таким представлялся Восток простонародью. «Хлеб, земля и воля» — вот главные мечты крестьян средневековой Европы.
Огромный ущерб крестьянству приносили бесконечные междоусобные войны и охотничьи забавы хозяев. Рыцарские дружины соседа-врага сжигали целые деревни, лишая крестьянина последнего имущества; охотничьи ватаги, в азарте погони за зверем, вытаптывали крестьянские посевы — единственное средство к существованию. Куда было податься бедному крестьянину? Кто мог — уходил в монастырь или становился отшельником; многие бежали в леса и промышляли там охотой, а то и разбоем. Впрочем, по феодальным законам, охота на господскую дичь (а она вся считалась господской) была ничем не лучше разбоя и наказывалась смертной казнью. Таким образом, беглецы автоматически становились преступниками перед законом и Богом. И среди этих невольных грешников обещание Урбана II простить грехи принявшим крест имело особенный успех.
Совсем иные причины повели в крестовый поход рыцарство. Выше уже говорилось о серьезных переменах, которые начались в Европе в XI веке. Рост городов и связанное с ним развитие товарно-денежных отношений сильно изменили жизнь феодального класса. Патриархальные нравы, когда феодал довольствовался тем, что могло произвести его поместье, и ходил в домотканой дерюге, ибо ничего лучшего нищая деревня предложить ему не могла, остались в прошлом. На первое место стало выходить стремление к богатой жизни: всем хотелось носить удобную и красивую одежду из дорогих тканей, пить изысканные вина, есть из золотой и серебряной посуды. Но все это требовало денег, и немалых, причем все больше и больше, а выжать что-то еще из задавленных, умирающих от голода крестьян стало просто невозможно. Междоусобицы, захват новых земель были обоюдоострым оружием: они могли и обогатить феодала, и сбросить его в пучину нищеты. В этих условиях папский призыв идти в Палестину, где есть возможность завоевать богатство и новые земли, да к тому же еще и покрыть себя славой, не мог не вызвать самого горячего отклика у довольно значительной части феодального класса.
Не следует забывать и о том, что в ту эпоху главным и почти единственным занятием, достойным рыцаря, была война. И вот вместо привычных, но все же отягчающих душу несомненным грехом междоусобиц, разбоев и грабежей Урбан II предлагает рыцарству совсем другую войну — войну, справедливую по самой своей сути, ибо что может быть в глазах христианина более справедливым, чем защита христианских святынь? И какая прекрасная возможность показать свою воинскую доблесть и боевую выучку! А для тысяч Неимущих и Голяков это великолепный и, возможно, единственный шанс разорвать круг безысходности, выбиться из нищеты, причем самым благородным для рыцаря способом.
Стоит, вероятно, отметить и обещание папы римского, что церковь возьмет под свою защиту семьи уходящих в поход паломников и все их владения и имущество. В ту эпоху повальных грабежей и междоусобиц такое обещание дорогого стоило. Крестоносец, отправляющийся в далекий и опасный путь, мог быть, по крайней мере, уверен в том, что, вернувшись, он не найдет на месте родного дома пепелище, а семью умирающей от голода. Кстати, довольно малоизвестен тот факт, что церковь, беря под защиту семьи крестоносцев, обязалась и следить за тем, чтобы община не дала им умереть с голоду и снабжала самым необходимым. Причем это обязательство было действительным до возвращения крестоносца домой, а в случае его смерти во время похода — до совершеннолетия его детей. Для сотен тысяч крестьян, а порой и для неимущих рыцарей это часто означало единственную возможность спасти свою семью от голодной смерти, и, возможно, еще и поэтому крестьянская и рыцарская беднота проявляла самое большое рвение в принятии крестоносных обетов.