Крестовые походы. Под сенью креста
Шрифт:
Уже в 1177 году новый султан почувствовал себя достаточно сильным, чтобы начать, наконец, с крестоносцами войну на уничтожение. Но первый блин вышел комом: его огромная армия была наголову разбита небольшой ратью семнадцатилетнего иерусалимского короля Балдуина IV Прокаженного. После этого было еще целое десятилетие чередующихся побед и поражений. Но если решительная победа над крестоносцами Саладину долго не давалась, то в борьбе с мусульманскими противниками удача оказалась на его стороне. В 1183 году он без боя овладел Халебом, а еще через три года уже и Мосулом. Можно сказать, что в исламском мире вра-i он у него больше не было. Крестоносные государства султан окружил почти со нсех сторон и начал подготовку к решающему столкновению. Важнейшей задачей было повышение |ффсктивности армии, которая, хотя числом и превосходила крестоносную, но заметно уступала ей по бое-вым качествам. Здесь
личную преданность. С этой целью он полностью отка-аался от услуг добровольцев джихада, т. н. газиев и, говоря современным языком, перевел армию на профессиональную основу. Ядро войска составляли воины-курды, для которых Саладин был не только султаном, но и родовым вождем. Родственные связи у курдов-горцев чрезвычайно важны, и потому каждый курдский воин был готов идти за своим лидером хоть на край света и против любого врага, а при необходимости готов был отдать за него жизнь. Большую часть . 11 > м и и представляли тюркские солдаты — потомки покорителей Востока, сельджуков. Тюркская кавалерия считалась одной из лучших в мире, была вооружена дальнобойными, сложносоставными луками длиной более одного метра. Но, быстрая и маневренная, при лобовом ударе она не могла выдержать натиск Тяжелой рыцарской конницы, что не раз приводило мусульман к поражениям. Саладин прекрасно пони-м.1,/1, где самое уязвимое место в его войске, и для противодействия рыцарям создал специальный корпус мамлюков — тяжеловооруженных конников, которые при необходимости могли биться и в пешем строю. По своему социальному статусу мамлюки были рабами, лично преданными господину, который был владыкой жизни и смерти для. любого из них. Но в первую очередь это были высокопрофессиональные воины, постоянно совершенствовавшиеся в воинском искусстве, и по боевой выучке они не уступали гордому франкскому рыцарству.
Вот с таким войском, подкрепленным наемными отрядами легкоконных туркмен и бедуинов, Саладин в июне 1187 года перешел Иордан — границу Иерусалимского королевства — и двинулся в район Тивериадского озера. По-видимому, в тот момент исламский лидер не имел намерения вступить с крестоносцами в решающую битву. Его целью была Тивериадская крепость, которая могла бы затем стать плацдармом для дальнейшего наступления. Но жизнь решила иначе, и это вторжение, начавшееся как обычный набег, коих ранее были десятки, завершилось самой тяжелой катастрофой для всего крестоносного движения. 5 июля 1187 года у деревушки Хаттин крестоносное войско только что избранного иерусалимского короля Гвидо де Лузиньяна было наголову разгромлено армией Саладина. Сам король, иерусалимский патриарх, великий магистр тамплиеров Жан де Ридефор, сеньор Трансиордании Рено де Шатийон*, а с ними и еще сотни рыцарей попали в плен, а армия была почти полностью перебита.
Катастрофа под Хаттином произвела ошеломляющее впечатление в христианском Леванте. Уныние и панику, охватившие франков, трудно описать словами. «Все погибло» — таким было господствующее мнение. И, пожалуй, только этим можно объяснить полное отсутствие сопротивления Саладину в первые месяцы после Хаттина. Ведь несмотря на тяжелое поражение, крестоносцы обладали еще довольно значительными силами и целым рядом мощных крепостей. Но... крепости сдавались, едва завидев передо-ш,1о разъезды султанской армии, замки крестоносцев гостеприимно распахивали ворота перед небольшими мобильными отрядами тюркской кавалерии. Уже девятого июля (!) без сопротивления сдалась Саладину крупнейшая крепость и важнейший порт крестоносцев^— Акра. Затем в течение нескольких недель пали Бейрут и Сйдон, Арзуф и Хайфа, Яффа и Аскалон. Казалось, христианскому владычеству в Святой Земле пришел конец.
Крестоносцев спас стратегический просчет Салади-на. Вместо того, чтобы двигаться на север и уничтожить последние приморские твердыни «Христовых воинов» — Тир, Триполи и Антиохию (с Лаодикеей), султан повернул на восток и направился к Иерусалиму. С военной точки зрения — решение абсурдное, ведь захват побережья фактически ликвидировал бы всякую возможность помощи извне, и Иерусалим, находящийся в глубине страны, сам упал бы к ногам завоевателя, как спелый плод. Вероятнее всего, это решение можно объяснить сильным давлением фанатиков джихада, один из которых, аль-Фадил, был начальником канцелярии Саладина. Как военный, Саладин, видимо, понимал, что Иерусалим — всего лишь не самая сильная крепость. Но он был еще и вождем джихада... А для сторонников священной войны Иерусалим имел колоссальное значение как третий священный город ислама (после Мекки и Медины) с одной из главных мусульманских святынь — мечетью Омара. Религия одержала верх — Саладин повернул к Иерусалиму, и второго
Взятие Иерусалима было высшей точкой карьеры великого курдского полководца. Его еще ждут впереди победы, но никогда больше он не будет так близок к своей окончательной цели. То время, которое Саладин потратил под Иерусалимом, сыграло с ним злую шутку. За эти месяцы крестоносцы, наконец, оправились от первоначального шока после Хаттин-ского поражения и сумели собраться с силами. Когда поздней осенью султан двинулся на Тир, его уже ждал город, хорошо подготовившийся к осаде. После нескольких безуспешных штурмов Саладин был вынужден отступить. На следующий год курдский военачальник двинулся уже на Антиохийское княжество
Весть о Хаттинской катастрофе и падении Иерусалима повергла Западную Европу в траур. Римский папа Урбан III, получив известие об этом, от огорчения скончался на месте. Во всех католических храмах служили траурные мессы, печальная новость передавалась из уст в уста, а новый папа объявил на семь лет повсеместный Божий мир до тех пор, пока не будет освобожден Иерусалим. Перед лицом такого несчастья примирились многие старые враги — император и папа, французский и английский короли, вечно враждующие между собой итальянские государства. Призыв Клемента III к новому крестовому походу вызвал такое воодушевление, что скоро уже стали интересоваться не тем, кто принял крест, а удивлялись на того, кто его не принял. В первый же месяц 1188 года приняли крест Филипп II Август, Генрих II Плантагенет и его сын и наследник Ричард Львиное Сердце. В массовом порядке вербовались в крестоносцы и немецкие рыцари и бароны, хотя сам старый император Фридрих Барбаросса отнюдь не спешил.
Воодушевление было очень велико — не меньше, чем после Клермонской проповеди. Но уже через несколько месяцев наступило отрезвление. Начало этому положил сбор «Саладиновой десятины» — т. е. десятой части всех доходов и движимого имущества на нужды крестового похода. За сто лет, прошедших после Клермона, времена сильно изменились. Европа научилась считать деньги, и когда сбор налога пошел полным ходом, ахнула, уяснив для себя, в какую цену обойдется поход в далекую и, в общем, чужую Палестину. Многие начали отказываться от уплаты налога, и, пожалуй, впервые общественное мнение по этому вопросу раскололось. Светские тенденции в Европе все более набирали силу, банальная жадность активно противостояла религиозному рвению. Многие бароны и рыцари рвались повоевать (а тут еще и цель святая), но выкладывать за это собственные денежки — увольте! И именно с Третьего похода начинает развиваться своеобразное «крестовое наемничество». Во-первых, рыцарь, отправлявшийся в поход, освобождался от десятины, а во-вторых, многие вассалы стали требовать от своих сюзеренов плату за участие в походе.
Все эти дискуссии и проблемы оттягивали начало «святого странствования». А тут еще английский принц Ричард поднял мятеж против своего отца и вступил в союз с французским королем Филиппом Августом. В Европе вновь заполыхала война. Лишь к лету 1189 года этот конфликт разрешился со смертью Генриха II. Ричард I был провозглашен королем Англии, и после долгого перерыва подготовка к походу была продолжена.
Так и случилось, что император Фридрих Барбаросса, последним принявший крест, в поход отправился первым. В то время еще сохранялась опасность, что Саладин завоюет все морские порты Леванта, и Фридрих решил идти в Сирию сухим путем — старой доброй дорогой Боэмунда и Готфрида. Его войска двинулись в путь весной 1189 года. Не обошлось, как водится, и без стычек с византийцами; хотя на этот раз они не переросли в полномасштабную войну. Поэтому лишь в марте следующего года германская армия переправилась в Малую Азию. Войско Фридриха было далеко не так велико, как армии предыдущих походов — во всяком случае, не более ста тысяч человек*. Но теперь это была армия почти полностью профессиональная, лишенная плохо вооруженной крестьянской массы.
* Включая обозную и другие вспомогательные службы, а также прислугу. Собственно боевой состав армии можно оценить в тридцать-пятьдесят тысяч человек, если исходить из численности тяжеловооруженных рыцарей — у разных авторов она колеблется от трех до пяти тысяч человек.
Долгое время поход Фридриха I протекал весьма успешно. Все атаки сельджуков были легко отбиты, удалось даже взять столицу турецкого султаната — Иконий. В начале лета 1190 года немцы перевалили через Тавр и вышли в киликийские долины. Путь на Сирию был открыт. Но здесь нелепая случайность перечеркнула все расчеты. При переправе через горную речку старый император поскользнулся и был сбит водным потоком. Вытащили его уже мертвым.