Крестовый поход
Шрифт:
– Уже не первый год в Литве некий Григорий, игумен Плинаирского монастыря, во главе дел церковных поставлен. Его же князь Витовт уже не в первый раз требует от патриарха в сан митрополита литовского возвести. Из-за всего этого непотребства средь люда православного по Литве волнение идет и безвластие, чем латиняне зело пользуются и храмы свои богомерзкие ставят, и от истинной веры православных отвращают, на смуту сию указывая и церковь нашу позоря.
– Меня это печалит, отче, – кивнул князь Заозерский. – Но что я могу сделать?
– В скудости своей Фотий в санях обычных
– Помнится, с прежним митрополитом Новгород в ссоре был жестокой и даже кровь не раз проливал…
– Времена меняются, княже. Прежний митрополит на силе Василия держался, князя Московского. Ныне же твоими стараниями Василий слаб, да и у митрополита времена не лучшие. Полагаю я, коли Фотий дружбу мою примет и против Григория литовского силы свои бросит, то сие на благо нашей общей церкви выйдет.
– То есть новый митрополит должен отказаться от всех претензий, которые Киприан тебе высказывал, дать Новгороду полную автономию, не мешать епархии прирастать новыми приходами, и тогда мы не станем участвовать в расколе? – перевел его слова на нормальный язык Егор.
– Тогда мы станем с митрополитом дружить и крепить единство церкви, – мягко поправил его Симеон.
– А подарок, поднесенный мною, но с твоим посланием, подскажет Фотию, кого именно поддерживаю я и несколько тысяч моих ватажников?
– Он укажет на твое искреннее уважение к греческому митрополиту, – опять поправил архиепископ.
– Ну, вы, политики, умеете со своей дипломатией закрутить, – покачал головой Вожников. – Сам черт ногу сломит!
Знал бы он, что в это самое время происходит у него дома, на бывшем амосовском подворье!
Княгиня Елена, встав поутру из постели, облачилась в платье заботливыми руками служанок, прихорошилась перед серебряным полированным зеркалом, а когда прочие девки отступили, Милана чуть наклонилась и шепнула:
– Дозволь слово молвить, матушка. Вечор на торгу иноземец ко мне подходил, просил встречу с тобой устроить. Три монеты дал золотых и еще обещал.
– Да ты в своем ли уме, дура?! – вскочила Елена. – Чтобы я мужу изменила?!
– Королева Маргарита! – отбежав в испуге, уже не таясь выкрикнула Милана. – Сказывал, от нее приехал!
– Вон все пошли! – рыкнула Елена. – Милана, Немку оставь.
Она села обратно к зеркалу, коснулась пальцами уголков глаз, покачала головой:
– Подвести надо бы… Ну, чего притихла? Сказывай…
Иноземная невольница тихонько подкралась к госпоже и принялась осторожно расчесывать волосы, собирая их в пряди. Елена прикрыла глаза. Ей нравилось, когда служанки возились с ее волосами.
– Так, матушка, нужда вышла припасы кое-какие пополнить, – начала рассказывать Милана. – Я на торг пошла, жира бараньего для ламп купить, бо свечи жечь больно дорого выходит. Заметила, что от ворот
– И как вы сговорились?
– Он, мыслю, за воротами уже ждет… Сказывала, как волю твою узнаю, выгляну.
– Иноземец?
– Сказывает ладно, но с пришепеткой. И костюм забавный. Сверху вроде как зипун обычный, однако же из-под подола ножки тонкие проглядывают. И сапог бантиком подвязан.
– Чего он от меня хочет?
– О том не ведаю, матушка. Кто я такая, о делах княжьих спрашивать?
– Верно, верно… – сложила ладони перед собой Елена. – Пожалуй, мы сделаем так… Горницу приготовь, в которой перед отъездом прошлым ремонт делали. Вели вычистить и кресло из пиршественного зала поставить. И еще, подставку для книг принеси и письменные все принадлежности. Мало ли, понадобятся… Иноземцу скажи, пусть после полудня приходит. Без оружия. Но сама наготове будь, коли за нож браться не опасаешься. Что еще?
В зеркале она увидела невольницу, которая, высунув от старания язык, заправляла ей волосы под кокошник.
– И Немку нашу в наряд ее танцевальный переодень. Теперь ступай, желаю над платьем своим поразмыслить.
Пройдя вслед за служанкой в покои княгини Заозерской, барон Альбрехт фон Хольберг увидел скучающую на троне правительницу в дорогом платье, усыпанном драгоценными каменьями, и в платке, белом от жемчугов. Перед хозяйкой извивалась в странном восточном танце девушка невероятной внешности и непостижимого наряда. Большеглазая, с золотым украшением в носу, с легчайшей вуалью на волосах, обмотанная шелками, увешанная золотыми поясами и подвесками, и при всем том – босая!
– О, какая прекрасная невольница! – восхитился барон. Княгиня, чуть повернувшись на троне, посмотрела на гостя с некоторым недоумением, и тот, изумленно охнув, склонился в глубоком поклоне, притопнув ногой и взмахнув рукой со шляпой: – О простите, я вас не видел! Ваша луноликая красота несравненна и затмит всех, кого я знаю!
Хозяйка дома приподняла палец, и танцовщица остановилась.
– Прошу прощения, госпожа, – снова склонился в поклоне посланник. – Меня, барона Альбрехта фон Хольберга, прислала к тебе с подарками моя повелительница, королева Маргарита Датская.
– Мне кажется, мой муж недавно получил достаточно гостинцев от датской королевы.
– О, это было глупое недоразумение, незнание языка, ошибка с обычаями. Королева совершенно не понимает, как такое могло быть, и спешит загладить вину своих подданных! – Он замахал руками служанке, что провела его во дворец, и та подала отделанный зеленым стеклом ларец. Барон опустился на колено, открыл крышку, и Елена увидела роскошное золотое колье, усыпанное самоцветами, к нему пару серег и два браслета. – Моя королева желает обратиться к тебе не как правительница к правительнице, а как женщина к женщине…