Крестовый поход
Шрифт:
– Ты мое счастье. Ты моя жизнь. Моя любовь, моя судьба, моя королева, моя радость, мое счастье… – Егор разделся, не отрывая от нее глаз.
– Неужели королева? Королева или невольница? – Подняв руки, она пошла в танце по комнате, то подходя, то отступая.
– Господи, ради тебя стоило приходить в этот мир!
Не в силах справиться с томлением, князь решительно пошел вперед, сцапал супругу, снова попытавшуюся улизнуть, смахнул с нее одежду, и без того мало что прикрывавшую, перехватил на руки, крутанулся и тут же нежно опустил на перину, стал целовать пахнущие мускатом и лавандой плечи, шею,
Елена зажмурилась и выгнулась навстречу его ласкам:
– Мой повелитель… Мой король… Ты сделаешь меня королевой?
– Да, Леночка, да, любимая… – Егор обнял ее лицо ладонями. – Ты станешь величайшей королевой в истории!
– Говори мне это, говори… – Она притянула мужа ближе. – Возьми меня, и говори, я хочу это слышать…
– Мое сокровище! Мое счастье! Моя королева!
– Ты обещаешь?
– Да, моя королева… Я обещаю… Желанная моя, чудо мое, ненаглядная моя… Моя королева…
– Да-да-да, – потянулась княгиня ему навстречу, уже забывая о своих планах, и через мгновение слилась с мужем в единое целое, утонув в мире страсти и сладости…
К делам государственным она вернулась, когда свечи прогорели уже наполовину, а дым благовоний почти совсем выветрился.
– Представляешь, как здорово… Нашего сына теперь можно будет называть принцем. Королевичем. И никто не посмеет усмехнуться или возразить.
– Ты о чем? – насторожился Егор, памятуя страсть жены к титулам и сопряженной с этим казуистикой.
– Ты обещал сделать меня королевой, – прижалась к его боку горячим телом Елена. – Я нашла лазейку, как это можно осуществить. Ты будешь считаться королем, я – королевой, а Мишенька наш – принцем. Лучше бы, конечно, кабы договор этот император Римской империи подписал, он среди латинян навроде великого хана, но и королевское признание тоже многого стоит. Слово королевское сомнению не подлежит.
– Какой еще договор?
– С королевством Датским, Шведским и Норвежским.
– Как… Какой… Какой договор?! – задохнулся Вожников и попытался встать, но выбраться из перины было ничуть не проще, нежели из бездонной топи. – У меня десять тысяч бойцов в городе! У меня припасы закуплены! У меня стволы, снаряды новые! Бояре, ватажники! Какой договор? Какой мир?! Ты разорить нас хочешь? Что я людям скажу?
– Так ты их распусти!
– Куда?! Из них половина уже на добычу настроилась, а треть вообще ничего, кроме как колоть и рубить, не умеет. Куда они пойдут, если их распустить? По дорогам шалить да по деревням грабить? Только, сказывают, на Руси спокойно на трактах стало, все душегубы ко мне стянулись… А ты говоришь: распустить!
– Ну, оставь…
– А платить им чем?! – опять взбрыкнулся, как тюлень в лоханке, Егор. – Они у меня из казны только сжирают по триста рублей в неделю! А еще дрова, золотари, лошади, сено, овес, дворы постоялые, амбары эти жилые… Мы с тобой через месяц по миру пойдем, если эти рты голодные военной добычей заткнуть не успеем! А здесь и повод есть, и противник рядом, и на прочность проверен, и раздрай там сейчас, в этой унии… То, что надо! На кой бес нам сейчас нужен этот чертов договор?!
– Но ведь ты что-нибудь придумаешь? – положила голову ему на грудь княгиня. – Ты обещал сделать меня королевой!
– Ты будешь королевой! Но не
– Тогда получится, что я взойду княгиней. Ну же, Егор. Ты обещал! Ты что, откажешься от своего слова?
Вожников в ответ только зарычал.
Елена перебралась на него, оседлав в бедрах, наклонилась вперед, глядя глаза в глаза:
– Егорушка, ты меня что, больше не любишь?
Князь Заозерский перестал брыкаться.
Елена чуть приподняла брови, отчего ее лицо стало беззащитным и жалобным.
Егор сжал губы.
Брови поползли еще выше.
– Люблю, – наконец выдавил он.
– Егорушка… – прошептала она.
– Я люблю тебя, Лена, – уже не выдавил, а признался он.
– Правда?
– Я люблю тебя, моя королева, – смирился с поражением Егор, и победительница радостно прильнула ртом к его губам, торопясь вытеснить наградой все то недовольство, что могло еще остаться в голове у мужа.
К завтраку супруги Заозерские вышли поздно, вдвоем, держась за руки и чему-то улыбаясь. Однако до стола не дошли. Снизу примчался Федька в синем зипуне, сдернул шапку и выкрикнул:
– Там тевтоны внизу! На двор прискакали, тебя требуют.
– Я думаю, оглобля по голове меня им вполне заменит, – сказал Вожников. – И пинок под зад!
– Подожди, – сжала его руку жена и уточнила: – Феденька, они скачут по двору и требуют, чтобы князь к ним вышел?
– Нет! – мотнул головой паренек. – За воротами спешились, постучали. Сказывали, разговор у них есть к князю Егорию Заозерскому, зело важный и скорый.
– Ох, Федька, язык у тебя… – погрозила ему пальцем княгиня.
– Коли просят вежливо, можно и принять, – решил Егор.
– Федька, вели кавалеров в синюю горницу привесть… Нет, лучше так: Милана, покажи ему горницу, где у меня для письма все приготовлено. А то ведь сам заблудится. И вели принести туда второе кресло, для князя.
– Слушаю, матушка.
Слуги ушли.
– Перестань пинать Федьку, – потребовал Егор. – Он хороший парень. Преданный, храбрый и исполнительный.
– Вот за то, что он тебе нравится, его и учу, – парировала Елена. – Ты из-за него только что чуть послов оглоблями не отдубасил! Пусть понимает, что говорит.
Они медленно прошли по коридору, и когда повернули в горницу, очень удачно залитую солнцем сквозь слюдяное окно, здесь уже стояли бок о бок два кресла, спинками к подставке для письма и сундуку, заваленному добрым десятком свитков. Вскоре, громко топоча по половицам, появились и тевтонские рыцари. Или, как их здесь обычно называли – кавалеры. Все гладко бритые, плечистые и поджарые. Двое были в свободных суконных балахонах поверх бархатных курток. Широкие рукава, капюшоны, подол до колен. Пальто не пальто, плащ не плащ – непонятно. Один – в коричневом дуплете и небольших красных пуфах [18] , из которых вниз уходили тонкие ножки в шерстяных чулках.
18
Дуплет – куртка, зачастую утепленная, больше похожая на женский гимнастический купальник. Пуфы – короткие штаны в виде матерчатых шариков.