Крестовый поход
Шрифт:
– Но мне ты сказать можешь?
– Ты о сем лучше самого Витовта ведаешь. К Рыльску. Больше ничего Юрий Дмитриевич не отписал?
– Намеки странные о ханше твоей отпускает. За разумность хвалит, что в дела ратные не вмешивается, хотя ведет себя как старшая по роду и званию. А также о том поминает, что женат и сыновья законные взрослые уже.
– Видимо, Айгиль переоценила свои чары, – рассмеялся Егор. – Она искренне верит, что союзников можно заполучить через постель.
– Что-о?! – моментально насторожилась Елена.
– Я же говорю: она переоценивает силу своих чар, – повторил Вожников. – Видимо, эмиры и беи падают к ее ногам по первому же щелчку
– Так что мы будем делать? – Несколько успокоившись, княгиня свернула свиток в трубочку.
– Свое письмо князь отправил две недели назад от волока. Значит, у нас в запасе еще полтора месяца. Подождем сообщений от Лубны и Полтавы. Овруч и Гомель тоже молчат. Возможно, к кому-то из полков придется идти на помощь. На рысях за месяц обернемся. А коли нет, то через две недели на Чернигов двинемся, а от него к Путивлю. Там полки собирать и станем, дабы в последний переход на Витовта полной силой двигаться.
– Поклянись именем Иисусовым, что не спал с ханшей этой поганой! – внезапно потребовала Елена. Похоже, последние слова мужа она пропустила мимо ушей, думая о вещах куда более важных. – Вон, у складня с ликами святыми поклянись.
– Глупенькая, – повернув, привлек к себе супругу Егор. – Христом Богом клянусь, никто, кроме тебя, мне не нужен!
И Вожников крепко, искренне поцеловал в губы самую любимую из женщин.
Жители южной Руси, словно предчувствуя будущие века кровавых унижений, нищеты, латинизации и униатчины, открывали ворота городов и крепостей перед посланными архиепископом Симеоном дьяконами куда охотнее, нежели это делали северяне. А может, сыграло свою роль железное требование князя Заозерского ко всем воинам: в сдавшихся в первый день городах не трогать даже оброненного на мостовую ломаного гроша! Не лапать даже блудных девок! Пройти по улицам, принять у жителей присягу, забрать откуп, оставить наместника, нескольких русских бояр и новгородских ватажников, поменять священников – и идти дальше.
Зато в городах, которые не сдавались, которые приходилось брать штурмом после разрушения пушками части укреплений – вот там можно все! Три дня на разграбление, как гласит древний военный обычай.
Желающих проверить на прочность свои башни и стены снарядами атамана ушкуйников к середине лета не осталось совсем. Чернигов не стал исключением. Его могучая крепость со стенами длиной в версту и высотой в пять саженей, поднятая на валу над рвом трехсаженной глубины, была рублена из дуба. Равно как и детинец, возвышающийся над городом на рукотворном холме. Опыт Егора подсказывал, что перед взрывными снарядами эти стены не продержались бы и нескольких часов, но горожане предпочли проявить свою преданность православию, открыв ворота перед ступившим на подъемный мост архиепископом Симеоном.
Присягали черниговцы дружно, поднесли князю-освободителю в подарок тяжелый золотой кубок с изображением сокола, а Елене – кубок полегче, но изящный и яркий от цветастой перегородчатой эмали, покрывающей стенки. Однако полторы сотни ватажников Вожников здесь все равно оставил, подкрепив их литовцами из северных земель и забрав примерно столько же местных воинов. Каковых с кубенскими боярами немедленно отправил «воевать» Брянск и Карачев.
– Не понимаю тебя, княже, – нагнал Вожникова барон фон Штернберг сразу после того, как походные колонны выдвинулись из Чернигова к Путивлю. – Готовишься к сече, а людей ратных прочь отсылаешь. Оглянись! У тебя их и так сотен тридцать осталось, не более.
– Чего тут понимать? – пожал плечами Егор. – Я иду сражаться насмерть
– На поле битвы дорог каждый боец, княже. Даже трусливого кнехта можно загнать в атаку, если рыцаря он станет бояться больше, чем вражеских копий. Пусть даже он просто примет на себя удар, предназначенный другому, и то будет польза.
– Мы смотрим на войну по-разному, барон. Мне нужны бойцы, которые без колебаний исполняют приказы и готовы биться насмерть даже тогда, когда приходится сгинуть в безвестности. Страхом такого не добиться. Таких воинов можно только вырастить. Пусть лучше их будет мало, но каждый заменит сотню трусов.
– Конной лаве все равно, трусы перед ней или храбрецы, княже. Она всех топчет одинаково. Некоторые дела можно сделать только числом.
– Так получилось, барон, – вздохнул Егор. – Польша с Литвой оказались невероятно большим государством. Чтобы взять их под управление, потребовалось слишком много людей. Трудно поверить, но в этих просторах у меня рассосалось почти двадцать тысяч человек. Как обойтись без наместников и своих бояр на освобожденных землях? Придется воевать не числом, а умением.
– Эти двадцать тысяч сейчас бы тебе очень пригодились, князь, – заметил Михаэль фон Штернберг. – Я хочу напомнить тебе, что мои братья вышли в поход как твои союзники, а не вассалы. Они готовы сразиться рядом с тобой и доказать миру свою доблесть, но они не станут ради тебя умирать. Если твое положение окажется безнадежным, не надейся на мою помощь. Я уведу братьев домой.
– Спасибо за честность.
– Обманывать союзника недостойно рыцаря. Ты можешь рассчитывать на мою помощь, но не требуй от меня жертвы. – Барон натянул поводья и отстал, дожидаясь остальных крестоносцев.
«Вот немчура проклятая, – подумал Егор. – А я так рассчитывал на ваш знаменитый таранный удар! Ушкуйников в атаку не пошлешь, они больше с лодок высаживаться привыкли да пешими россыпью наступать. Ополченцы только массовку годятся изображать, бояре все, почитай, уже закончились. Похоже, битва обещает быть интересной».
Путь от Чернигова до Путивля вдоль полноводного Сейма занял пять дней.
Город, название которого отложилось в памяти Егора еще со школьных лет, оказался совсем небольшой деревянной крепостицей. Она стояла возле реки на одиноком крутобоком холме, поросшем ивой и ольхой. И хотя горожане сразу распахнули ворота перед новгородским пастырем, вместиться внутри всей армией не стоило и мечтать. Равно как и разбивать лагерь рядом: подступы к крепости были изрезаны оврагами, ровного места не сыскать.
Князь Заозерский поступил мудрее – перешел Сейм вброд в полуверсте западнее города и вышел на огромный ровный луг примерно на три версты в длину и вдвое меньше в ширину, отрезанный от полей и лесов еще одной рекой, Любкой. Вожников никак не мог забыть то кровавое утро, когда их, сонных, вытряхнула из постелей польская конница. Луг перед Путивлем представлял собой огромный остров, с невысокими, но крутыми берегами, окруженный глубокими протоками с быстрым течением. Несколько отмелей, пригодных для брода, легко загораживались поставленными в три ряда возками. Застать войско врасплох в этой импровизированной крепости было совершенно невозможно.