Крестьянское восстание

Шеноа Август

– Да, бог добр, – ответила Марта, – и сегодня оп своей чудотворной силой доказал черствым душам, что есть еще правда в небесах.

– Говори, рассказывай, – молвила девушка жениху, – о том, что ты вытерпел и выстрадал из-за меня и ради меня. Я буду плакать, плакать слезами радости, слезами благодарности.

– Лучше помолчим, – шепнул Милич, не отрывая глаз от молодой девушки, – дай мне без слов любоваться твоим дорогим лицом, чтоб наглядеться на него за все те годы, что я его не видел. Я оставил едва распустившийся цветок, а нашел розу в полном цвету.

Я позабыл свои страдания, я все позабыл. Я только теперь начинаю жить, потому что смотрю на тебя, потому что ты моя. Если я тебя не буду видеть – я ослепну; если ты умрешь – я не переживу тебя, как близнецы не переживают друг друга.

– О! Ты будешь вечно видеть, вечно слышать, вечно жить! – воскликнула девушка. – Посмотри на Близнецов в небе – это мы, ото наша судьба.

И девушка нежно прильнула головкой к голове молодого человека. Волшебно шумела река, слаще заливался соловей в зеленых ветвях, ярче блестела луна на Саве. У Марты, сидевшей в темноте, показались слезы на глазах, и она тихо прошептала:

– Радуйся, отче Амброз, почивай спокойно. Твое желание исполнилось.

29

Люди, шедшие на заре следующего дня из Брдовца в Запретит, были немало удивлены, увидав двух всадников, скакавших по дороге на маленьких турецких конях. Один из них, судя по одежде, был ускок; другой, бледный, с бородой, был в турецкой одежде; только по меховой шапке и длинным волосам можно было догадаться, что это христианин. Они молча ехали рядом и уже почти достигли села, когда им на дороге попалась девочка лет двенадцати, несшая большой кувшин.

– Бог помощь, девочка, – крикнул ускок, придерживая коня, – не дашь ли напиться?

– На! – ответила девочка, взглянув на воина исподлобья, и протянула ему кувшин.

– Ты из Брдовца? – спросил Могаич, останавливая коня.

– Да.

– Не знаешь, дома ли слепой Юрко и его дочь Яна?

Девочка посмотрела на воина с некоторым удивлением и потом сказала:

– Но ведь они живут не в Брдовце, а уж давно у Матии Губца, в Стубице.

– В Стубице? – испуганно переспросил Могаич.

– Ну да, – подтвердила девочка.

– Марко, – сказал Могаич своему товарищу, – повернем коней, едем в Стубицу.

– Бог с тобой, – и ускок улыбнулся, – куда тебе спешить? Заедем в село к куму Грегоричу, а после полудня отправимся к Губцу.

– Не хочу, сейчас же едем к Губцу, – настаивал Могаич, поворачивая коня.

– Ну, пусть будет по-твоему! – И ускок пожал плечами.

– Прощай, девочка, спасибо тебе!

И товарищи сразу поскакали обратно на своих резвых конях, а девочка смотрела им вслед удивленными глазами.

В Верхней Стубице, когда Могаич и Ножина скакали через село, как раз звонили полдень. Ускок, не обращая ни на кого внимания, смотрел на гриву своего коня, тогда как Могаич вытянул шею и заглядывал в каждый уголок своего родного села, которое его глаза не видели столько лет. В его душе пробуждались далекие воспоминания, ему хотелось и плакать и смеяться. Наконец они достигли дома

Губца.

– Слезай! – сказал Могаич, соскакивая с коня и привязывая его к столбу ограды. Ножина последовал его примеру.

Они вошли во двор. Царила мертвая тишина. Направились к дому мимо орехового дерева. Вздрогнув, Могаич остановился и указал на что-то пальцем. Перед домом, на большом камне, сидела молодая женщина. Обвив руками ноги и положив голову на колени, она неподвижно уставилась в одну точку. Вдоль бледного лба падали растрепанные волосы, поблекшее лицо было лишено всякого выражения, в потухших глазах не было видно мысли.

– Марко, – прошептал в ужасе Могаич, – ты видишь эту женщину?

– Вижу, слава богу!

– Знаешь ли ты Юркину Яну? – И он схватил товарища за руку.

– Только по имени, по твоим рассказам.

– Пойдем, ой, пойдем! – И парень, дрожа, потащил за собой ускока.

Они подошли к женщине.

– Яна! – вскрикнул он, схватившись за голову и смотря на нее испуганными глазами. – Яна! Боже мой, ты ли это?

Женщина пошевельнулась.

– Яна! – крикнул парень громче и положил руку на ее плечо. – Яна, это я… я, твой Джюро… я! Джюро Могаич!

От прикосновения женщина вздрогнула, оскалила зубы, вперила в парня неподвижный взгляд и разразилась хохотом:

– Ха! ха! ха! Старый господин, мы окапывали кукурузу, а колокола звонили! Дзинь! Дзинь! Слушай! Зачем вы пришли? – Глаза девушки засверкали диким блеском, и, вскочив, она крикнула: – Проклятый волк! Ты снова пришел есть мое сердце, пить мою кровь! – Она грубо схватила Джюро за грудь и заскрежетала зубами. – Хо! хо! хо! Слушайте, ко мне идут сваты, к Доре Арландовой! Глянь-ка, – зашептала Яна, показывая пальцем на деревья во дворе. – Видишь, сваты: один, два, три; видишь, вот это кум, а это шафер. Здравствуйте, господа! Тише, тише, сердце спит, пусть себе спит, не будите его!

Испуганный Джюро попятился и ухватился за Кожину, который, побледнев, наблюдал за девушкой.

– Марко, – шепнул взволнованно Джюро, – это Яна, это моя невеста.

– Несчастный! – воскликнул ускок. – Да ей не до жениха. Посмотри, как горят ее глаза. Она сошла с ума.

– Сошла с ума! – вскрикнул парень сквозь слезы, закрыв лицо руками. – Боже мой! Неужели ты избавил меня от страданий для того только, чтоб я увидел такой ужас? Чтоб я увидел, как моя возлюбленная превратилась в животное. Моя Яна! Что я тебе сделал!

И парень с криком бросился на траву и прижал лоб к сырой земле, а девушка подняла голову, подняла кверху палец и, широко раскрыв глаза, зашептала солдату:

– Слушай! Слушай! В горах завыл волк. Здравствуй, волк! Здравствуй! Я тебе дам его сердце, дам. Вот, на! Взял его, взял? Стисни зубы! Ешь, брат волк, ешь! Ох, он и меня укусил, вот тут, тут, больно укусил, – и приложив руку к сердцу, девушка принялась горько плакать, как плачут маленькие дети.

Марко стоял молча, голова его опустилась на грудь, загорелое лицо исказилось от неизмеримого страдания, а на глазах выступили слезы.