Крестьянское восстание
Шрифт:
– Что ты сказал, каналья? – И Бошняк вскочил в ярости. – Ты бранишь моего господина? Ребята, – обратился он к своим спутникам, – вяжите собаку!
Дрмачич, попятился, ратники шагнули вперед, народ с ропотом повскакал. Бошняк свистнул, и десять вооруженных слуг вбежали в корчму.
– Вяжите собаку! – крикнул Бошняк. – А вы, канальи-кметы, ни с места!
Но в эту минуту поднялся Илия, распахнул одежду так, чтобы стал виден белый полотняный крест, нашитый у него на груди, поднял кружку и крикнул громовым голосом:
– Пора, братья! За нашу свободу и право поднимаются кирка и мотыга! Крестьянин свободен! Долой Тахи! Вставай!
– Вставай! – закричали все, и в один миг у всех в руках засверкали сабли и ружья.
Бошняк побледнел.
– Что же вы меня не вяжете? – спросил Дрмачич, захохотав.
– Вставай! С божьей помощью! – крикнул Ножина и выстрелил в окно.
В корчму мгновенно вбежало сорок крестьян с ружьями, и через минуту слуги Тахи лежали, связанные, на полу. Выстрел следовал за выстрелом, церковный колокол звонил все громче и громче, а вдали откликались другие выстрелы и другие колокола. И в эту масленичную ночь весь край, в котором с оружием в руках восстал народ, огласился кличем:
«С божьей помощью кирка и мотыга поднимаются за старую правду!»
32
– Боже мой, чем вы так напуганы, сын мой? – спросила Уршула Хенинг Степко, который только что возвратился из Загреба в Мокрицы.
– Плохо дело, – ответил вельможа, беспокойно шагая взад и вперед по комнате.
– Какие же вы привезли новости? Восстали крестьяне?
– Увы, восстали, – сказал тот, глядя в землю.
– Да говорите же, бога ради.
– Мы выпустили из рук поводья. Не знаю, что и думать. Злые вести, как черные вороны, слетаются со всех сторон к дворцу бана. Проклятое крестьянское движение разливается по всему краю, как поток. Не только мужичье Тахи взбунтовалось в Суседе и Стубице, но и кметы вдовы бана в Цесарграде подняли свои безумные головы. Кастелян оказал сопротивление, но крестьяне сожгли замок, захватили пушки и убили кастеляна. В горах Окич и вокруг Керестннца парод собрался и разрушил замок. Драганнчские дворяне идут под своим знаменем на Ястребарское, чтобы напасть на вдову бана. Кровопийца Тахи запер ворота в Суседе и зарядил пушки, чтобы ярость крестьян охладилась об окровавленные стены. Но крестьяне не напали на Сусед. Всюду по снежной равнине движется, извиваясь, словно черная змея, огромное множество разъяренных крестьян; у всех, как острые шипы, блестит оружие. Всюду слышен жалобный звон колоколов, всюду пылают поместья Тахи. Я проскакал через Ступник. В селе почти ни одного мужчины. Все ушли в войско, потому что у них оно теперь есть. Толпа соединялась с толпой – превращалась в отряд, отряд примыкал к отряду – и образовалось целое войско. И все поднялись сразу, одним махом.
– Они не идут на Сусед, не идут на Тахи? Так куда же? – спросила Уршула.
– Откуда мне знать! Идут на запад. Слышал, что они через Сутлу переправились в Штирию.
– А что понадобилось хорватам в Штирии, там ведь нет Тахи?
– Откуда мне знать! – И Степко сердито стукнул ногой о пол. – Но послушайте, что это? Звонят колокола. Слышите крики?
Степко подбежал к окну и распахнул его.
– Боже мой! Да ведь это в моем поместье.
В комнату вбежал испуганный мокрицкий кастелян.
– Господин, – сказал он, – беда! Войско хорватских крестьян под командой Илии Грегорича стоит у Добовы и идет к Брежицам. Две тысячи вооруженных людей. Штирийцы повсюду присоединяются к ним. Беда настигла и нас. Ваши есеничане разломали контору по податям, захватили господский паром. Из Бреган выгнали ваших приказчиков, там звонят во все колокола. По селам скачут всадники, мужики собираются с оружием и кричат, что теперь нет больше господ и что они идут в Добову к хорватам.
– Боже мой, мы пропали! – И Уршула заломила руки.
– Кастелян, – сказал испуганно Степко, – заприте ворота замка, наведите пушки и соберите людей. Сколько их?
– Около сорока.
– И это все?
– Все.
– Погодите! Вы повезете письмо господину подполковнику ускоков Йошко Турпу в Костаневицу. Расскажите ему, в чем дело, и пусть он скорей шлет сюда хотя бы три сотни ускоков и два мешка пороха. А что Сврач, в замке?
– Пошлите его сюда! А вы езжайте скорей.
Кастелян ушел, и вскоре перед хозяином предстал крестьянин Иван Сврач.
– Что прикажете, ваша милость? – спросил он холодно, поглядывая исподлобья на Степко.
– Какой дьявол вселился в ваши крестьянские башки? Что вам надо в Штирии и Краньской? – крикнул вельможа.
– А я про то не ведаю, – и крестьянин пожал плечами, – вы же знаете, что я был здесь, на службе.
– Но ты должен знать, каковы их намерения.
– Я же вам сказал, хозяин, что не знаю, сами у них спросите.
– Иван, – сказал Степко мягче, – возьми коня, поезжай скорей в Добову к Илии. Проси его вспомнить о нашем договоре, пусть он вернется, пусть ударит на Сусед.
– Хорошо, – сказал Иван, помедлив немного, – не знаю только, захочет ли он.
С этими словами крестьянин вышел из комнаты.
– Я спущусь в село, теща, чтоб остановить крестьян. Не говорите ничего Марте, чтобы не пугать ее.
– Бога ради, не делайте этого, Степко! – взмолилась Уршула.
– Вы думаете, что Степко Грегорианец боится? Увидим. Прощайте!
Проходил один час за другим, и Уршула считала их в смертельном страхе, утешая себя и обманывая Марту. Уже близилась ночь. Наконец Степко вернулся и попросил к себе тещу. Он был мрачен.
– Ну, что? – спросила женщина.
– Кастелян вернулся?
– Нет.
– Все идет не так, как нужно! Чума их побери! – проскрипел Степко, сжимая кулаки. – Поскакал я с десятью парнями к парому. На берегу Савы толпились сотни крестьян, все вооруженные, как будто собрались в далекий путь. Десятками и полусотнями переправлялись они через Саву. Я крикнул им, чтоб остановились, и спросил, куда они идут. Но они ни слова. Тогда я пришпорил коня, подскакал к парому, чтобы преградить им путь. «Куда вы направляетесь, канальи?» – закричал я. «К своим братьям, – ответил мне старый есеничанин, – за своим правом». – «Против кого?» – «Против господ». – «Разве вы, злодеи, не знаете, что я и есть ваш господин?» – «Вы им были, – ответил старый каналья, – а теперь другой порядок. Уйдите с дороги, иначе может дойти до греха!» – добавил старик, показав пальцем на сотни копий, направленных в мою сторону. Я подождал немного, но в толпе поднялся громкий ропот и движение и меня оттеснили от берега.
Уршула едва дышала.
– Вернулся ли Сврач? – прошептала она в испуге.
– Вернулся.
– Что же ответил Илия?
– Что слишком поздно. Что он не вернется, что мы обманули народ, так как хотели помириться с Тахи. Теперь они поднимаются против всех господ.
– Какой же черт нас предал? – спросила Уршула, задрожав.
– Эх, только бы мне узнать, кто! – И Степко погрозил кулаком. – Я послал Сврача во второй раз, сказал, что о примирении с Тахи не может быть и речи, потому что София вышла замуж за Милича. И пусть они вернутся, так как иначе я их насажу на вертел.