Крейсерова соната
Шрифт:
– Этому и посвящена наша встреча, – Мэр кивнул лысой головой.
Оба поднялись из-за столика, глядя на огромный телеэкран, на котором Истукан ел сосиску, запивая пивом на фоне Кельнского собора.
Они поместились на эскалатор, который переносил их с уровня на уровень, все глубже под землю, где располагались гаражи, стояли тяжеловесные «мерседесы» для высших иерархов церкви и величественные «аудио» для государственных чиновников. Миновали залы игральных автоматов, пересекли дорожки боулинга. Наконец оказались перед дощатыми, деревенского вида воротами с коваными скобами и засовами, где красовался известный на всю столицу плакат «Испанская коррида в Москве. Мэр приглашает». Огромная, с налитым диким глазом, бычья башка. Изящный, узкий в талии тореадор,
Здесь вкусно пахло сеном, пряным силосом, жаркой животной жизнью. Смуглые толстые доски и кованые чугунные решетки выгораживали просторные стойла, в каждом из которых помещался огромный черно-фиолетовый бык. Звери мощно и мерно дышали. Их откормленные бока казались лакированными. Под короткой стеклянноблестевшей шерстью лениво перекатывались могучие мускулы. Тяжелые бычьи головы были увенчаны отточенными, словно пики, рогами. Костяное острие переливалось металлическим блеском. Исподлобья влажно, угрюмо взирали выпуклые глаза с синими белками и кровавой поволокой. Звери вздыхали, окунали розовые шершавые ноздри в кормушки, звенели цепями. Над ними веселой стайкой перелетали воробьи. Слышался плеск разбиваемой о пол звериной мочи.
Мэр гордым, ликующим взором оглядывал свое богатство:
– Эти великолепные зверюги выращены на горных пастбищах Андалузии и доставлены в Москву военно-транспортной авиацией, для чего мне специально пришлось добиваться у лидеров европейских государств воздушного коридора.
– Ваша затея с корридой великолепна, как и все, что вы предпринимаете, – Плинтус сквозь доски с опаской и восхищением взирал на быка, который наставил на него мрачный, с лиловым отливом глаз.
– Каждый бык по стоимости равен двум шестисотым «мерседесам». Для их покупки мне понадобилось серьезно напрячь азербайджанскую диаспору, пригрозив, в случае отказа, запустить на рынки недовольных скинхедов.
У стойла работал молчаливый скотник. Смуглолицый, с горбатым испанским носом, облаченный, как и все служители храма, в длинный подрясник, с галстуком-бабочкой, в маленьких золотых эполетах. Он поливал быка из шланга теплой водой, чистил ему кожу скребком. Бык застыл в наслаждении. Струя серебряной брошью разбивалась о полированный бок. Вода омывала копыта, щекотала пах с набрякшими семенниками. Зверь, окутанный испарениями, стоял, словно отлитый из черного стекла.
– В чем смысл операции «Коррида»? – поинтересовался Плинтус.
Мэр не успел ответить. Словно сотворенный из золота, солнца и славы, из пленительной красоты и мужественной отваги, перед ними возник тореадор, тот самый, на которого любовалась Москва, созерцая великолепный рекламный плакат. Мужчина, затянутый в золоченый камзол, с узкой осиной талией, широкий в плечах, ослепительно улыбался, блестел черно-синими, расчесанными на пробор волосами. Его коричневое, трепетавшее от страсти лицо выражало галантность и нетерпение бойца, стремящегося в сражение. Он находился среди быков, их жертва и их убийца, их истязатель и обожатель. Они были нераздельны, созданы друг для друга. Любили и восхищались друг другом, желали друг другу смерти. Звери в стойлах все разом заволновались, громко и страстно задышали, зазвенели цепями. Изящный испанец, в тесных панталонах, с сильными икрами и литыми шарами в паху, сверкал белозубой улыбкой, наполненный гулом арены, ревом и рукоплесканием толпы, восторгами женщин, храпом пробитых рогами коней, пронзенных насквозь тореадоров.
– Эскамильо, лучший тореадор Сан-Себастьяна, – Мэр пожал узкую смуглую руку испанца, на которой красовался серебряный перстень с вороньим камнем. – Контракт с Эскамильо стоит два миллиона долларов. Мне пришлось изрядно надавить на владельцев нефтеколонок, пригрозив налоговой полицией, прежде чем эти скупердяи собрали свои нефтедоллары. – Мэр засмеялся. Эскамильо, не понимая языка, улыбался молодой испанской улыбкой.
Они шли вдоль бычьих загонов, и сумрачные звери вращали
Они оказались в соседнем помещении, стены которого были выложены белым кафелем. Голые слепящие лампы отражались в изразцах, в стальных медицинских тубусах, в стеклянных сосудах и колбах. Из резинового шланга ярко бежала вода. Посреди помещения был установлен деревянный станок, напоминающий спортивные снаряды, – длинное тулово с высушенным коровьим хвостом, четыре упертых ноги, деревянная шея и на ней – грубо вытесанная коровья башка. Сооружение напоминало языческого идола, на голове которого были укреплены коровьи рога и бумажный венок с цветочками.
– Это бог Велес, – пояснял Мэр, подводя Плинтуса к деревянному зверю и поглаживая костяные, украшенные венком рога. – Сейчас вы увидите, как отбирают сперму у андалузских быков. Дело в том, что я решил распространить корриду на все регионы России. Это блестящий коммерческий проект, который принесет миллиарды. К тому же направит народное самосознание по новому руслу, исключающему восстания и революции. Мы скрестим андалузского быка с вологодской коровой, а дух испанского идальго с русской мечтой о Минине и Пожарском. На базе суворовских училищ уже начата подготовка тореадоров.
– Великолепно, – Плинтус осторожно прикоснулся к деревянному чудищу. – Но все же, мне бы хотелось узнать сущность вашего главного плана.
Мэр обернулся, желая убедиться, что их никто не слышит. Испанского вида смуглолицый служитель с горбатым носом и провалившимися аскетическими щеками окатывал рогатого идола теплой водой. От деревянной коровы подымался парной телесный дух, словно она обретала живую плоть и дыхание. Золоченый тореадор Эскамильо стоял поодаль, любовно рассматривал себя в крохотное зеркальце, поправляя иссиня-черные, страстно блестевшие волосы.
Мэр заговорщически сверкнул глазами. Потянулся к металлическому тубусу с теплой водой. Вынул длинную стеклянную колбу с округлым дном. Понюхал ее, посмотрел на свет. Вернул в металлическую кастрюлю.
– Я сам разработал сценарий корриды. На закрытой арене в Лужниках соберутся тысячи москвичей, весь бомонд, правительство, духовенство и, конечно же, Президент. Ложа его будет украшена геральдикой старинных испанских родов. Ее будут окружать дамы в туалетах испанского средневековья. Перед началом представления на арену выйдет певец Басков, который, как вы уже догадались, находится в родстве с баскскими сепаратистами и является дальним родственником Эскамильо, баска по национальности. Наш замечательный русский певец испанского происхождения исполнит арию Хосе. А его неизменная нежная подруга, меццо-сопрано Кабалье споет арию Кармен: «У любви, как у пташки, крылья…», – хотя, должен заметить, вряд ли найдутся крылья, даже в фирме «боинга», способные оторвать от земли туловище знаменитой певицы. Затем начнется бой. Эскамильо покажет чудеса виртуозного обращения с жестоким быком, заставляя зрителей реветь от восторга и страха. Наконец, последний взмах красной мулеты, обезумевший бык проносит свои отточенные рога у самого бедра бесстрашного тореадора, и тот, подымаясь на цыпочки, как Плисецкая на пуантах, сверху, словно из Космоса, вонзает в быка разящую шпагу, пробивает насквозь бешеное бычье сердца. Бык с грохотом рушится. Эскамильо ловким ударом тесака отсекает быку его рогатую непутевую башку, заматывает в окровавленную мулету и идет к президентской трибуне, чтобы преподнести свой трофей венценосному русскому повелителю. Приближается. Счастливчик, польщенный, чувствуя себя королем испанским, принимает бычью башку. И в этот момент Эскамильо, который, как вы уже, наверное, догадались, является законспирированным баскским террористом, вонзает в Счастливчика свою короткую шпагу. Над ареной подымает дым. Отчаянный баск скрывается в дымовой завесе, выбирается наружу, а затем, по приготовленному коридору, через Чечню отбывает в Турцию и дальше, в родную Испанию. Приговор приведен в исполнение. Тиран повержен. Мы принимаем власть из рук благодарного, освобожденного от тирании народа.