Крейсерова соната
Шрифт:
Вся бритоголовая масса заревела, зашевелила белыми страусиными яйцами, вскидывая вверх руки и выкрикивая:
– Хайль!.. Жидов на мыло!.. И дым Освенцима нам сладок и приятен!..
Фюрер картинно оглядывал доведенных до экстаза сторонников.
– Теперь же, – он повел над головами рукой, и толпа стихла, – мы совершим мистический обряд очищения нашего Президента от сионистской скверны. Вырвем его из паучьих мохнатых лап жидомасонского заговора… Начинайте!..
Над толпой появился пластмассовый манекен, какой обычно выставляют в магазинах женского нижнего белья, – очаровательная обнаженная дама с головой Счастливчика, на которой красовалась ермолка. Все ее грациозное пленительное тело было изрисовано красными пятиконечными и желтыми шестиконечными звездами.
– Долой знаки иудейского бога!.. – прорычал Фюрер, указывая перстом на оскверненный манекен. Тут же появилось ведро с водой и щеткой. Веселый малый с жестами мойщика окон стал окунать щетку в ведро, поливать манекен, счищать с него нечестивый орнамент. Потекла цветная вода, и через минуту Счастливчик был нежно-розовым. С него сорвали ненавистную ермолку. Рыцарского вида бритоголовые красными и черными спреями стали наносить на манекен другой орнамент – свастики, кресты, меанды, руны; надели ему на голову стальной шлем, найденный под Старой Руссой, и, воздев над толпой, понесли.
Следом, печатая шаг, высоко подымая толстые ноги и вытягивая острый носочек, шагал бородач. Его щеки тряслись от воодушевления. Ему на голову, ухватив клювом лавровый венец, уселся птенец орла. За ним валила бритоголовая толпа, бессчетно горели факелы, скрежетали танки и, застилая все небо, летели эскадрильи «Люфтваффе». Толпа устремилась к Черемушкинскому рынку, где робкие азербайджанцы прятали арбузы, персики, дыни, виноград, сливы, яблоки, груши. Падали ниц, поднимая конечности и прикидываясь мертвыми, как поступают некоторые виды африканских жуков, когда на них нападают птицы.
Плужников остался один, мучаясь непониманием. Возникавшие явления тут же исчезали, отсеченные от разума непреодолимой преградой. Усилиями рассудка он раздвигал отшлифованные стеклянные плоскости, увеличивал на микрон разделявшее их расстояние, но грани сдавливались, отнимали у него пространство и время. Плужников стоял на тротуаре, бился внутри литого стеклянного куба, упираясь локтями и коленями в отшлифованные грани, испытывая страшное страдание, невыносимую муку, искажавшую его лицо. Оказавшиеся поблизости две женщины-юмористки, смешно изображавшие на сцене русских мужей-рогоносцев, смеялись, глядя, как корчится в судорогах молодой мужик.
– Клара, может, ему баба нужна? Так пойди, подставься…
– Ты сама, Регина, подставься… Этот дебил с елдаком совершенно в твоем вкусе… А я люблю Винокура…
Обессиленный, расплющенный, тонкий как фольга, отделяющая прошлое от будущего, он стоял среди незнакомого города, заблудившись в его переулках и улицах. Готов был упасть и исчезнуть. Почувствовал прохладное дуновение, словно к лицу его приблизили вату, пропитанную эфиром. Потерял сознание и очнулся на балконе знакомого дома.
Из-за соседних фасадов золотился огромный купол собора. Поломанная тумбочка… Вынесенное на балкон старое кресло… Дырявая корзина, полная ветоши… В корзине, как в гнезде, тихо ворковал бело-розовый голубь… У розовых, в пернатых брючках, лапок лежало на ветоши маленькое золотое яйцо…
Дверь балкона отворилась, и женщина изумленно ахнула, его увидав:
– А я тебя потеряла!.. Все кварталы обегала!.. А ты, оказывается, на балконе, в кресле сидел… Неужели я дверь запереть забыла?.. – Он молча протянул голубиное золотое яйцо. – Боже мой? Это откуда? Гуля снесла?.. Оно и впрямь золотое!.. Я читала в газете, что голуби купол собора обклевывают, но не верила… Да ведь это же нам спасение!.. Будет на что жить!.. Недаром сказано в Священном писании: «…Взгляните на птиц небесных… Не сеют не жнут, а Бог питает их…»
Она смеялась, перекатывала в ладонях маленький золотой самородок. Он видел, что она радуется. Радовался и он. Только не мог понять отчего…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Город Золотых Унитазов был задуман Плинтусом в далекое время его коммунистической молодости, когда он входил в эзотерический кружок Андропова. На одном из заседаний, после сеанса столоверчения, всласть наговорившись с духом Ленина, все стали мечтать о восстановлении в подлинной чистоте коммунистических идеалов. Плинтусу, знатоку Ассирии и Вавилона, потомку Навуходоносора, свободно владеющему клинописью, пришла в голову мысль отлить из золота унитаз, о котором когда-то, пророча безденежное идеальное бытие, мечтал Ленин. Андропов, чуткий к новациям, тут же попросил нарисовать унитаз. Плинтус, шаля, единым росчерком нарисовал седалище. Директор института США и Канады, во всем любя точность, достал фломастер и немного подправил. Известный журналист-международник, похожий на опившегося пивом моржа, сделал несколько штришков шариковой ручкой, придавая плоскому рисунку объем. Ученый с кавказскими корнями, отвечающий за научно-технический прогресс, член Римского клуба, любитель «гуттаперчевых мальчиков», намалевал под унитазом постамент, так что вышло подобие памятника.
Сам Андропов, повертев занятный эскиз, начертал вокруг унитаза домики, деревья, башни, небоскребы, космодромы, космические корабли, летающие тарелки, космонавтов в скафандрах, улыбнулся печальной улыбкой каменного ампирного льва и произнес:
– «Здесь будет город заложен…». Нам пора подумать о перенесении столицы куда-нибудь из Москвы в Подмосковье. На новом месте мы станем строить новый коммунизм. Пусть у ветхой Москвы центром останется ветхий Кремль с золотыми соборами. У нас же центром станет золотой кумир новой религии, символ безденежного общества. Хранителем этой кумирни я назначаю… – он не успел закончить фразу, ибо у него отключили почку, однако все члены кружка поняли, что он имел в виду Плинтуса.
Такова история этого удивительного священного города, который раскинулся в реликтовых борах Подмосковья, на берегу прозрачной реки, среди восхитительных лугов и старинных дворянских усадеб. Там, как в священном городе Кум, проживали имамы новой религии, отрицавшей вульгарные деньги, источники всех человеческих бед и порочных культов, исповедуя безналичный расчет, пластиковые карточки, банковские операции на основе моментальных электронных расчетов, самые влиятельные и просвещенные люди России, числом «шесть», лишь по досадному недоразумению именуемые олигархами.
Мало кто из «ветхих людей» знал, как живет и устроен Город Золотых Унитазов, ибо поднебесные стены отгораживали его ото всего остального мира. Поверх неприступных каменных оград с бойницами лежали витки блестящей режущей проволоки, почему-то именуемые «кудри Эллы Панфиловой». Среди этих нержавеющих локонов, на изящных фарфоровых изоляторах, протянулся голый электрический кабель. Чуть выше, между удаленными параболоидами, незримый и смертоносный, замер луч лазера, испепелявший всякое тело, рискнувшее пересечь роковую линию. Особенно страдали кукушки, сотнями сгоравшие в раскаленном луче. Вытянув шеи, продолжая горестно куковать, опадали огненными жареными комочками. На углах стен высились башни с пулеметчиками, которые то и дело стреляли в окрестные леса и луга тревожащим огнем. Небо над городом охраняли патрульные вертолеты. Несколько раз в день из Кубинки подымались штурмовики и на бреющих высотах облетали город, отпугивая потенциальных террористов из «Красных ватаг». На Валдаях стоял полк зенитных ракет, готовый на дальних рубежах отразить воздушную атаку иракских и северокорейских ВВС. Корабли Северного и Тихоокеанского флотов прикрывали город с океанских направлений. В реках, ручьях и прудах, вблизи от города, скрывались боевые пловцы, загримированные под жуков-плавунцов. Единственное, ведущее в город шоссе, охранялось снайперами-кукушками и переодетыми под грибников агентами «Блюдущих вместе». В случае прорыва танковых колонн противника предусматривалось частичное затопление местности и подрыв нескольких атомных мин. Для дезинформации разведчиков и недоброжелательно настроенного населения издавался специальный глянцевый журнал «Голден таун», якобы о жизни таинственного поселения.