Криасморский договор. Торг с мертвецами. Том 2

Баринова Марина Вячеславовна

Демос развернулся монаху так, чтобы оба стояли боком к толпе.

– Не думал, что когда-нибудь это скажу, но… – он повысил голос, – я предпочту, чтобы судьбу Миссолена, регентского совета и всего государства решали не покалеченный интриган и амбициозный еретик, а сила куда более великая.

Альбумус оживился.

– Интригует. Что вы предлагаете?

– Божий суд, – криво улыбнулся канцлер. – Если его величество Креспий – подарок Хранителя, как вы утверждаете, то его судьбу и судьбу всего его окружения властен определять лишь Хранитель.

– Божий суд! – выкрикнули из толпы.

– Да, – подхватили

следом. – Пусть бог решит, кто прав!

– Пусть совершит чудо тот, чьё дело правее!

Демос в упор уставился на Альбумуса:

– Ваше слово?

– Хорошая идея, – ответил мятежник. – Что может быть лучше публичного разрешения нашего спора?

«Твоя лживая башка, отделённая от тела. Но рано».

Толпа зароптала ещё сильнее. Демос с опаской покосился на ворота дворца.

– Отличный план, ваша светлость. Если вы и двор достойны императора, как утверждаете, вам ничто не грозит.

– Как и вам, – отозвался Демос.

– Верно.

Демос набрал побольше воздуха в лёгкие и шагнул к толпе:

– Да будет божий суд!

Альбумус сладострастно улыбнулся.

– Прекрасно. Выбирайте испытание.

– Пусть люди, которых вы привели сюда, выберут испытание.

– Неплохо. – Монах обернулся к последователям. – Итак, какое испытание вы для нас выберете?

Вперёд шагнул чумазый мальчонка с тонкими руками и побитым оспинами лицом.

– Пройдите через стену огня, как некогда прошёл Гилленай, чтобы спасти сестру, – пискнул юнец. – Кого защитит Хранитель и кто доберётся не опалённым, тот и будет посланником божьей воли.

Толпа взвыла.

– Испытание огнём!

– Гилленаев суд!

Демос отступил на шаг.

«Вот и настал момент, когда я начал по-настоящему жалеть, что задумал всё это».

Альбумус широко улыбнулся и протянул Демосу руку для пожатия:

– Значит, стена огня. Здесь, на этой площади в ближайшее новолуние. На всякий случай советую исповедаться перед испытанием.

2.3 Эллисдор

– Господа, прошу, оставьте нас.

Тюрьма для Ламонта Эккехарда походила на что угодно, но не на темницу. Расположенная в господском доме, с небольшим, но симпатичным витражным окошком, гобеленами на стенах, большим камином и даже с кроватью под балдахином, она больше походила на гостевые покои. В иные времена Альдор не смел и мечтать о подобных удобствах и в глубине души тихо ненавидел Эккехарда, за то, что тот даже тюрьму получил роскошную.

Правда, сейчас самопровозглашённому королю-мятежнику светила не менее роскошная и громкая казнь.

– Всё будет в порядке, – добавил Альдор и жестом поторопил охранявших покои гвардейцев. – Ступайте.

Когда стража удалилась, Альдор придвинул табурет и сел у изголовья кровати Эккехарда. Наёмники «Сотни» слегка перестарались и едва не раскроили мятежнику череп, поэтому лекари заставляли узника соблюдать постельный режим. Зато пожар, во время которого и похитили Эккехарда, поговаривали, уничтожил треть лагеря. Неплохо.

– Как вы себя чувствуете, ваша светлость? – давясь вынужденной любезностью, спросил Альдор. Постоянно приходилось напоминать себе о приличиях. Он прокручивал в голове наставления духовников: «относиться по-человечески даже к нелюдям, проявлять милосердие даже к тем, кто его не заслуживает».

Альдор держался за эту заповедь как тонущий в болоте – за протянутую палку. Только это, казалось, вытаскивало на поверхность остатки его человечности. Ибо последние годы, казалось, превратили его самого и всех, кто был ему дорог, в чудовищ.

Ламонт Эккехард приподнял голову и смерил Граувера высокомерным взглядом.

– Я твой король, – провозгласил он. – Обращайся ко мне подобающе. Но сперва преклони колени и принеси клятву верности.

Альдор с трудом подавил желание даже не расхохотаться – заржать. Перед ним лежал человек, чья голова уже гарантированно должна была отправиться на пику, но даже перед лицом поражения, в шаге от смерти, Ламонт Эккехард оставался несгибаемо спесивым.

– Мой король – Грегор Волдхард, а вы, ваша светлость, всё ещё герцог, – мягко, точно говорил с ребёнком, ответил эрцканцлер. – До тех пор, пока его величество не распорядится иначе, разумеется. И, что-то мне подсказывает, что он непременно распорядится – вы же знаете, каков знаменитый гнев Волдхардов.

Пленник отмахнулся от угроз как от назойливой мухи:

– Раз уж на то пошло, вы, болваны, взяли не того Эккехарда. Я стар, но у меня есть наследники.

Альдор сложил руки на коленях и подался вперёд:

– Один – в плену у рундов, а второй, насколько мне известно, валялся без сознания, когда наши люди видели его в последний раз.

– Но он жив. Погибни Фридрих, все бы узнали.

– Жив, – кивнул Альдор. – И он трус, что боится сделать шаг в сторону без отцовского согласия. Будем честны, ваша светлость. Оба младших Эккехарда унаследовали от вас лишь гордыню и амбиции, но стальными яйцами природа их обделила. Поэтому я рассчитываю, что трусость Фридриха окажется благоразумной. – Альдор выпрямился и уставился пленнику прямо в глаза. Тот выдержал. – Гонец королю уже отправлен, и вы будете находиться под стражей до его возвращения в столицу. Если ваш сын попытается штурмовать Эллисдор, мы казним вас досрочно. Попробует сделать что-то с моей женой – мы казним вас досрочно. Попробуете хитрить или связаться с Эклузумом…

– Вы казните меня досрочно, я понял, – прервал его Эккехард. – Смените песню, милорд эрцканцлер. Ваше решение было, безусловно, дерзким, и я искренне им восхищен. Боретесь до последнего – такие люди мне импонируют. И все же ваши усилия тщетны.

– С чего бы? – Альдор непринуждённо пожал плечами, но всё же по спине пробежали холодные искры. Всегда, всегда этот Эккехард оказывался опаснее, чем казался. Даже сейчас – Альдор знал – не следовало успокаиваться. Но внешне он пытался сохранять спокойствие. – Грегор вскоре обо всём узнает. Он и все верные ему вассалы. Помощь придёт.

– Уверен, придёт, – согласился пленник. – Но они не успеют. Неужели вы думали, что я не предусмотрел такого исхода? Моим людям даны инструкции на случай моей гибели или исчезновения. А вы, милейший, подайте-ка мне воды.

Граувер отчасти восхищался пленником. Понимал, что своим поведением Эккехард лишь пытался вывести его из себя, надеясь, что сам Альдор в порыве гнева сболтнёт лишнего. Но он слишком давно знал этого человека. Слишком давно неотлучно служил при дворе. И слишком хорошо знал правила этой игры. Вопрос оставался лишь в том, насколько всерьёз его воспринимал сам Эккехард.