Кричи, детка, кричи
Шрифт:
Завязываю шнурки и поворачиваюсь к нему:
— Давай не будем притворяться, что это что-то большее, чем просто случайная встреча. Я провела большую часть своих двадцати лет, заблуждаясь насчет подобных перепихонов. Я знаю, как это работает, — я замолкаю на секунду, чтобы не позволить себе подумать иначе. — Мы все получили, что хотели.
— Как скажешь, Татум, — он усаживается на спинку кровати и проводит рукой по волосам. — Уэс будет в бешенстве.
— Уэс?
— Кошелек или жизнь, — усмехается он так, что от этой улыбки у меня бы точно упали трусики, если бы я их носила.
В голове
До меня начинает доходить.
— Подожди… Так я все это время общалась с Триком?
«Не-Уэс» кивает, уголки его губ предательски поднимаются в довольной ухмылке:
— Сюрприз, Татум.
Черт, ощущение, будто почву выбили из-под ног. Это объясняет, почему он казался крупнее, чем на фото, и почему снимки всегда были сделаны в темноте, и почему мы никогда не говорили по телефону.
— Он не знал, как ты к этому отнесешься, если бы узнала правду.
— Потому что он не разговаривает? Думает, меня это отпугнет?
— Он сказал, что грязные разговоры, похоже, твоя фишка, раз вся твоя история чата крутится вокруг них. Он беспокоился, что ты потеряешь интерес, если он не сможет дать тебе это.
Боже, он придумал весь этот план только ради меня. Грустно осознавать, но раньше никто не старался ради меня так сильно. Несмотря на легкое чувство обмана, я должна признать — в мире, где все сводится к обмену услугами, я поражена.
— И тогда появляешься ты? Вы с ним… вместе?
— Он мой лучший друг. Можно сказать, я посредник.
— Так вот почему вас двое. Теперь все сходится, — я ненадолго замолкаю, неприятное чувство нарастает внутри. — Ты, похоже, знаешь, что делаешь.
— Если ты пытаешься спросить, часто ли мы устраиваем такое, то нет. Когда я говорю, что вчера была особенная ночь, я не шучу. Мы оба так считаем, — он соскальзывает с кровати и подходит ближе.
— Что случилось вчера, когда я… вырубилась? — я напрягаюсь, готовясь к его ответу.
— Если ты спрашиваешь, трахали ли мы тебя, то нет, — облегчение окатывает меня, хотя смешивается с неожиданным разочарованием. В следующий раз, если он будет, я бы этого хотела. Он подходит еще ближе, и я невольно отступаю, упираясь в дверь.
— Мы ввели тебе успокоительное. А потом сняли на камеру все, что тебе нужно знать. Вся информация у тебя в телефоне.
— Спасибо.
— Ты ведь знаешь, что мы не хотели тебе навредить?
Я начинаю в это верить.
— Знаю.
— Прошлая ночь была пробной, детка. Могу сказать за себя и за Уэса — мы бы хотели увидеть тебя снова, — его теплое, чуть хриплое дыхание касается моего уха, пока он прижимает меня к двери, и его запах, слегка терпкий, затягивает меня в свои сети. — Ты была идеальна, Татум, — шепчет он.
И вот, только от этих слов я моментально становлюсь мокрой.
Соберись, Татум!
Его губы зависают у моей шеи, прежде чем он отстраняется:
— А теперь иди, найди своего мальчика.
Он отступает, и я разворачиваюсь к двери. Тянусь к ручке, но замираю.
—
— Учту, — отвечаю я, улыбаясь, представив возможное продолжение, и выхожу из комнаты, закрывая дверь еще одной главы моей сумасшедшей жизни.
9
Едва рассвело, когда я спускаюсь по лестнице в прихожую, где менее двенадцати часов назад стояла, полная предвкушения и волнения, что ночь будет незабываемой. Несмотря на ранний час, сейчас все кажется каким-то более ясным. Все комнаты пусты, будто вечеринки и не было. Но стопка коробок из-под пиццы и куча мешков с мусором у задней двери говорят об обратном. На кухонном острове я нахожу стаканчик кофе с моим именем, коричневый бумажный пакет и… свой телефон. Похоже, его оставили для меня.
Я открываю пакет и нахожу миндальный круассан. Только один вид этого слоеного чуда заставляет мой желудок затрепетать в предвкушении. Откусываю большой кусок, наслаждаясь сладкими, хрустящими слоями, и снимаю крышку с кофе. Теплый аромат тыквенного латте с пряностями окутывает меня, пробуждая ассоциации с уютными осенними днями.
Складываю оставшийся круассан и выхожу на улицу с завтраком в руках, обходя мешки с мусором у двери. Надо будет потом найти бак и выбросить их — это минимум, который я могу сделать после того, как ушла с вечеринки ради ночи с двумя случайными незнакомцами.
На улице неестественная тишина, от которой по спине пробегает холодок. Где все? Я опускаюсь на диван на террасе, отпиваю кофе и снимаю блокировку с телефона. Галерея заполняется видео — мной, «Уэсом» и «Триком», моменты, которые теперь кажутся совсем другими. Одно видео особенно притягивает взгляд — я, лежащая без сознания на кровати.
Запускаю его, и адреналин смешивается с ожиданием. На экране мелькает фигура Уэса — его телосложение сложно не узнать. Он подходит ко мне и вводит в мою руку какое-то прозрачное вещество. Я не могу оторвать глаз, как он нагревает лезвие ножа зажигалкой, пламя дрожит в полутьме комнаты. Сердце начинает стучать быстрее, но не от страха, а от возбуждения, когда он подносит раскаленное лезвие к моей коже и медленно, с явной уверенностью, вырезает что-то.
Смотрю, затаив дыхание, как они по очереди оставляют на мне метки. Каждый надрез — это претензия, знак принадлежности чему-то, чему я не могу дать названия, но отчаянно желаю. Уэс заботливо перевязывает рану, его руки нежны и властны одновременно, прежде чем он накрывает меня простыней. Камера выключается, и я остаюсь с образами своего внешнего спокойствия, в полном контрасте с тем бурлящим волнением, что поднимается во мне.
Не задумываясь, я задираю футболку и срываю повязку, поморщившись от резкой боли. Кровь медленно проступает на свежем шраме. Зрелище завораживает. Боль почти не чувствуется, затмевается удовлетворением от того, что эти метки принадлежат мне. Как я не ощутила их вчера? И почему почти не чувствую сейчас? Я легонько касаюсь раны, по телу пробегает приятная дрожь. Мирное утро вокруг меня кажется фасадом, скрывающим темную, захватывающую тайну, которую я теперь ношу, вырезанную в моей плоти.